При исполнении служебных обязанностей

- Откройте, или стрелять буду!

Богачев выбежал из кабины. Командир рвал на себя дверь клозета. Замок он сорвал, но изнутри дверь цепко держали. Наконец, упершись ногами в стойку, командир распахнул дверь, не удержавшись, упал, ударившись о край ящика, злобно выругался и, поднявшись, увидел давешнего моряка. Тот медленно поднимал руки, стараясь при этом улыбаться.

- Невеста у меня, - бормотал он, - семь дней, туда и обратно, только штампик - и все дела... Я понимаю, перегрузка, только семь дней с дорогой...

Командир спросил Богачева:

- Ваша работа?

Морячок на секунду замолчал, а потом затянул снова:

- Сами знаете, невесты теперь какие, Нюся в Крестах, семь дней...

Богачев поморщился и сказал:

- Моя...

- Знаете, сколько стоит перелет?

- Нет, не знаю.

- Узнайте и уплатите в отделе перевозок, а я из-за вас выговор получать не намерен.

Командир перевел взгляд с Богачева на морячка, по-прежнему что-то бормотавшего, и, не выдержав, рассмеялся.

- Ну-ка, приятель, - потянул штурман моряка за рукав, - надо и честь знать:

такое дефицитное помещение на целый час занял.

В Диксоне, как только сели, Богачев бросился в диспетчерскую: узнавать, где Струмилин. Морячок пробежал несколько шагов за ним. Он кричал:

- Товарищ пилот, как фамилия ваша? Я в газету о вашем благородном поступке напишу.

- Ив Монтан, - ответил на ходу Богачев, - напиши в "Работницу", черноморец!

Он бежал по полю быстро, совсем не чувствуя отчаянного сердцебиения. Он бежал и улыбался, потому что видел, что самолет Струмилина стоит на месте, а возле него прохаживается Володя Пьянков, придирчиво осматривая работу механиков.

- Эй! - закричал Богачев. - Э-ге-гей!

Когда они обнялись, Пьянков сказал:

- Плохи дела, Паша. Списали тебя из авиации.

Богачев замер.

- Да, - вздохнул Пьянков. - Струмилин доложил - и все. Новый теперь у нас второй пилот. Хороший парень, только заика.

- Врешь!

- Да нет...

- Врешь!

Богачев тряхнул Пьянкова. Тот отвел глаза. Но в эту минуту Богачев услыхал радостный голос Струмилина.

- Паша! - кричал тот. - Чертов сын! Сейчас задам тебе перцу!

Он шел по полю вместе с Аветисяном, Броком и еще шестью незнакомыми людьми. В руках у него был портфель. Струмилин размахивал портфелем и смеялся. Павел бросился к нему. Струмилин обнял его, а потом хлопнул рукой чуть ниже спины.

- Ах ты, негодяй! - приговаривал он. - Ах ты, хулиган этакий!

Он говорил так и смеялся, и в глазах у него была радость.

4

- Кто же так чистит картошку? - спросил Струмилин молодого парня, увешанного фотоаппаратами. - Так нельзя ее чистить. Вы режете, а надо скоблить. Вот как надо скоблить картошку, смотрите. - И, взяв из рук парня картофелину, Струмилин ловко и аккуратно очистил ее.

- Вы маг и волшебник, - сказал парень, - я снимаю шляпу.

- Вы лучше оставайтесь в шляпе, только чистите картошку как следует.

- Я весь старание.

Струмилин усмехнулся: ему показалось забавным, что парень говорил фразами-лозунгами.

- Кстати, простите меня, но я запамятовал, откуда вы? Мне Годенко сказал второпях, и я не запомнил.

- Моя фамилия Дубровецкий, я спецкор, из Москвы, из журнала...

- А, вспомнил, - сказал Струмилин, - хороший журнал, только раньше он был лучше.

Правда, вы печатаете много цветных фотографий. Читатели любят рассматривать цветные фотографии и репродукции с картин, я, конечно, понимаю...

- Не судите нас строго. Переживаем временные трудности.

Геня Воронов и Сарнов засмеялись. Они готовили ДАРМС к установке, сидя в хвосте, и слушали разговор Дубровецкого со Струмилиным.

- Издевки над прессой к добру не приводят, - сказал спецкор и лучезарно улыбнулся. Если бы он рассердился, то не миновать бы ему тогда острых и злых подъелдыкиваний: Сарнов не любил прессу.

- Послушайте, - спросил Струмилин, - а вы не знаете, кто из ребят написал в молодежной газете репортаж "Пять часов на льдине"?

- Не знаю, право... А что?

- Да нет, ничего, просто очень нечестный этот журналист. Тот, кто писал репортаж.

- Почему?

- Он летчика под монастырь подвел. Написал для саморекламы, что его вроде бы не брали на льдину - на такую, куда мы сейчас летим, - так он перед полетом забрался в самолет, спрятался там в пустую бочку и таким образом пробрался на лед.

- Я оправдываю его как журналиста.

- Володя, - попросил Струмилин Сарнова, - откройте, пожалуйста, люк...

- Что, выбросим прессу в седые волны Ледовитого океана?

- Я думаю, что пришло время.

- Ой, не надо, - попросил Дубровецкий, - приношу официальное извинение.

- То-то! Во-первых, на лед никто и никогда пустых бочек не возит. Пустые бочки берут со льда. Во-вторых, пилот сам пригласил этого подонка с собой и вез его в комфортабельной кабине. А с пилота потом спрашивали: как, мол, это так? Почему у вас в самолете летают зайцы? Выговор он заработал. А журналист - славу. Пусть он только никогда не появляется в Арктике, этот писака: если встретите - передайте.

- Меня душит гнев, - сказал Дубровецкий. - Картошка готова.

- Только не умирайте от удушья и режьте сало на мелкие кусочки. Придет Пьянков и поставит все это тушить на плитку.

Богачев сказал вошедшему Струмилину: