…При исполнении служебных обязанностей

Разбудили пассажиров в три часа ночи.

Богачев вышел из комнаты первый. В коридоре, около кассы, стоял морячок Черноморского флота, невесть как очутившийся в Арктике. Он стоял, облокотившись о стенку, и вздыхал. Пока Богачев мылся в умывальнике, отгороженном временной стенкой, он все время слышал, как морячок жалобно говорил, постукивая указательным пальцем в закрытое окошко кассы:

– Девушка, мне ж на свадьбу…

Из закрытого окошка доносился глухой голос:

– Машина перегружена.

– Так на свадьбу же, – жалобно говорил морячок. – У меня всего неделя осталась, а она в Крестах живет.

– Самолет перегружен.

– Девушка…

– Товарищ, я вам уже все сказала!

Богачев вышел из умывальника, перебросил мохнатое полотенце через плечо и спросил морячка:

– Что у тебя невеста в Крестах делает?

– Метеоролог.

– А зовут как?

– Нюся.

– Толстая она? Черненькая, да?

Морячок обрадованно закивал головой.

– И давно тут сидишь?

– Второй день. А всего неделя осталась. С дорогой. Я ей по почте листок для загса переслал, теперь только подпись поставить и штамп. А вот…

– Ладно. Подожди меня здесь.

– Куда ж я денусь…

Богачев пошел к экипажу самолета, который сейчас вылетал на Диксон и дальше в Кресты. Летчики уже поднялись. Вылет был назначен через полчаса, и все готовились уходить к самолету.

– Командира нет? – спросил Богачев, остановившись у двери.

– Я командир.

– У меня просьба.

– Пожалуйста.

– Морячка с собой захватите, а? Жениться надо парню. В Крестах у него невеста.

Нюся, толстая такая, может, знаете?

– Не знаю.

– Так возьмете?

– Не могу, товарищ. У меня и так перегрузка. И вас еще ко мне посадили. Рейсовый пассажирский через восемь часов будет – уступите ему место…

– Спасибо за предложение. Но, может, возьмем парня все-таки?

– Вместо вас, я же сказал. И хватит препираться, мы не в церкви.

– Зря вы сердитесь.

– А вы не лезьте не в свое дело. Договорились?

– Договорились. Только не может быть у вас такая перегрузка, что меня вы берете, а моряка нет. Он тоненький, парень-то…

Командир досадливо махнул рукой и пошел из комнаты. Следом за ним почти все остальные. Богачев остался один.

– "Договорились"! – передразнил он командира и пошел к моряку.

– Ну? – спросил тот.

– Баранки гну. Иди за мной, только на глаза пилотам не показывайся.

– А потом что?

– Потом полетишь. К самолету подходи, когда я сигнал дам, понял?

– Понял.

Богачев быстро оделся и побежал следом за экипажем. Он догнал командира уже около самолета и сказал:

– Вы не сердитесь на меня.

– А я и не сержусь. На всех сердиться – сердца не хватит.

Самолет был уже открыт, моторы прогреты бортмехаником, пришедшим сюда в два часа ночи, диспетчер дал "добро" на вылет.

"Неужели я опоздал? – подумал Богачев. – Нет, не может этого быть. Не должно этого быть. И – не будет! В конце концов я их разыщу". Он гнал от себя эту страшную мысль и старался не думать о том, что происходило в его отсутствие на Диксоне. Он всегда считал, что надо быть уверенным в хорошем, тогда все и всегда будет хорошо. Правда, он помнил смешное изречение Твена: "Нет в мире более жалкого зрелища, чем молодой пессимист, если не считать, конечно, старого оптимиста".

"Я молодой оптимист, – думал всегда Богачев, – и пока все мои оптимистические мечты сбывались. Все до одной. Надо только верить и хотеть, все остальное приложится".

Когда экипаж сел в самолет, Богачев сказал второму пилоту:

– Вы идите в кабину, я трап сам приму.

Второй пилот ушел в кабину. Богачев высунулся по пояс из люка и замахал руками.

К нему вприпрыжку бросился морячок. Он в долю секунды вскочил по трапу в самолет, Богачев толкнул его в туалет, и морячок моментально там заперся.

Богачев убрал трап, положил его около люка и, осторожно ступая между мешками, баками и большими ящиками, в которых на Диксон везли оборудование для научных изысканий, пошел в кабину. Он шел и улыбался.

– Уберите отопление фюзеляжа, – сказал командир механику, – там какой-то скоропортящийся груз.

– Есть.

– Морозить его надо, а то испортится, – пояснил командир механику, так что мы вроде рефрижератора.

"Морячок мой загнется, – подумал Богачев, – холодно ему будет в клозете".

Богачев усмехнулся.

– Что вы? – спросил радист.

– Да нет, просто так…

"Испытание холодом, – думал Богачев, – между прочим, в любви это прекрасное испытание. Надо всех влюбленных перед загсом запирать в клозет самолета, который идет над Арктикой и не отапливается, потому что везет скоропортящийся груз".

Через час полета штурман вышел из кабины. Он вернулся спустя несколько минут и сказал:

– Что за чертовщина, клозет не отпирается!

– Прихватило замок, – предположил Павел, скрывая улыбку. – Холодно…

– Не может быть!

Штурман взял топорик и снова отправился в клозет. Он вернулся через минуту и сказал командиру на ухо:

– Заперто изнутри.

Командир сказал:

– Вечно вы с шуточками.

– Да уж какие там шуточки…

Богачев стоял у двери и, поджав губы, сосредоточенно думал, что делать.

Положение было безвыходное. Штурман явно не собирался сдаваться.

– Пойдемте вместе, если не верите, – настаивал штурман.

Они ушли вдвоем, и через мгновение Богачев услыхал хриплый командирский голос: