При невыясненных обстоятельствах

Гуров вспомнил, как много лет назад, разыскивая преступника, совершившего убийство на ипподроме, создал наивную теорию. Мол, преступника трудно найти, так как он прячется среди массы людей, как в лесу, но прячется-то он среди людей порядочных. Так надо со всеми порядочными людьми заключить союз, и тогда преступник останется один, голенький. Наивен был Лева в те годы, однако преступника разыскал, уж там по теории или без нее, но задержал. Здесь круг подозреваемых совсем узок, провести отсев, казалось бы, просто. Ты убить не мог, ты не мог, ты не мог… Значит, убил Качалину ты. Прошу в машину — поехали. С кем здесь заключить союз, кому можно довериться? Четыре человека, а руку пожать некому.

— Не пойму тебя, Толик, — равнодушно и устало сказал Качалин. — Чушь какая-то, зачем тебе врать, ведь ты должен был прийти в час. Я знаю точно, и не отпирайся. Учти, маленькая ложь рождает большое недоверие.

— Сука ты! — Толик повернулся к Гурову. — Можете официально записать. Я сегодня в этой квартире не был, никаких разговоров, что должен прийти сюда в час, тоже никогда не было. Точка.

— Право, чудак. — Качалин тяжело поднялся, шаркая, направился в холл, кивнул Гурову. — Можно вас на минуточку?

— Нет уж, дудки, я тоже. — Толик вместе с Гуровым прошел за хозяином в кабинет. — А то ты, голубь, такое сочинишь, век не отмоюсь.

Квартиру Гуров еще не осматривал, не было для того повода, и комнату эту не видел. Однако Качалин, открыв дверь, остановился и попятился. Лева налетел на хозяина, тоже невольно остановился, толкнув, в свою очередь, идущего следом Толика. Они застряли в дверях.

Гуров отстранил Качалина и вошел.

На кожаном диване лежала Вера. Она лежала навзничь, раскинув руки и ноги, будто распятая, закинув голову.

— Матерь божия! — выдохнул Качалин.

Гуров оттолкнул его и Толика от двери, хотел было пригласить из гостиной врача и эксперта, услышал какой-то посторонний, но очень знакомый звук и остановился. Гуров вытер ладонью лицо, пытаясь сосредоточиться, даже тряхнул головой и прислушался.

— Совсем уж, — буркнул он и улыбнулся.

Девушка тихонько похрапывала — она крепко спала, и лицо у нее было не бледное, а румяное и хорошенькое.

Мужчины вошли, Качалин перекрестился и сказал:

— Зациклились, ясным днем невесть что мерещится.

Толик хохотнул, оглядел девушку:

— Доступ к телу продолжается, вход червонец, отступные…

Гурову так хотелось ударить, что он даже, не удержавшись, резко повернулся, на мгновение потеряв над собой контроль. Толик втянул голову в плечи, покорно ожидая, замер, и эта рабская покорность привела Гурова в чувство. Будто ничего не произошло, он спокойно, правда, чуть запинаясь, спросил:

— Что вы хотели нам здесь показать, Игорь Петрович?

Качалин не расслышал, возможно, умышленно оттягивая время, взял с кресла подушку, подложил Вере под голову.

— Значит, не должен был прийти сегодня в тринадцать часов? — спросил Качалин и вдруг подмигнул, причем неизвестно кому подмигнул, так как смотрел не на Гурова и не на Толика, а между ними, на стоявший на книжной полке большой энциклопедический словарь.

Гуров ожидал новой вспышки и бранных слов. Толик Бабенко лишь пожал плечами и отвернулся.

— Говорил тебе: не лги по мелочи, в большом веры не получишь. — Качалин подошел к письменному столу, жестом подозвал Гурова, указал на календарь-ежедневник. — Супруга-покойница большая аккуратистка была, всегда на каждый день план составляла. Ознакомьтесь.

Лева подвинул календарь. Каждая страница его была заполнена красивым четким почерком: распорядок дня от семи утра до семнадцати-восемнадцати. Видимо, на этом рабочий день Качалиной кончался, потому что вечерние часы были либо не заполнены, либо пестрели различными неразборчивыми записями, сделанными различными почерками.

Одно плохо: страница на сегодняшний день отсутствовала, она была вырвана, причем торопливо или просто небрежно, так как из сгиба ежедневника торчали клочки. Гуров взял календарь, просмотрел, вырывать страницы было не в привычках дома, толстая книжка в добротном переплете цельная и очень аккуратная. Вырвали лишь одну страницу.

Шариковая ручка, точнее, гусиное перо с вставленным в него шариковым стержнем, которым делались записи, торчала из рыцарского шлема — настольной зажигалки. Вновь пролистав книжку-календарь, Гуров увидел — ручка твердая, бумага тонкая, записи пропечатываются, следующая страница цела, экспертам работы на несколько минут. Страницу вырвал дилетант.

Врач сказал, что инсценировка несчастного случая — дело рук дилетанта. И здесь его рука. Может, очень умный очень глупым прикидывается? И Гуров невольно бросил взгляд на Качалина. Однако какой резон? Какой смысл инсценировать несчастный случай, если знаешь, что сразу установят убийство? Зачем вырывать страницу, когда уверен, все записи пропечатались и их обязательно прочтут? «Действует дилетант», — умерил свою фантазию Гуров.

— Что здесь интересного, Игорь Петрович? — Гуров протянул Качалину ежедневник. — Я не знаю, какую запись вы имеете в виду?