При реках Вавилонских

Хоснер смотрел на незнакомца. В отличие от Риша Хаммади никогда не попадал в плен, и на него не было ни досье, ни психологического портрета. Отсутствовал даже достаточно полный перечень операций, в которых он участвовал. Все, что знал о нем Хоснер, так это то, что Хаммади был палестинским сиротой, а затем возглавил программу ашбалов для различных палестинских организаций. Достоинства? Моральные устои? Честь? Трудно сказать. Нельзя рассчитывать даже на глубокое религиозное воспитание, которое формирует большинство арабов. Человек, стоявший менее чем в метре от Хоснера, был небольшого роста, но пропорционально сложен и явно уделял больше внимания личной гигиене, чем те террористы из Рамлы, с которыми сталкивался Хоснер.

Он придвинулся к арабу еще ближе:

– Где Риш? Я требую разговора с ним.

Хаммади медленно кивнул:

– Ты Яков Хоснер.

– Да.

– Пойдешь ли ты за мной?

– Могу и пойти.

Хаммади колебался:

– У тебя будут мои личные гарантии.

– В самом деле?

Хаммади закусил губу, сдерживая всевозрастающее нетерпение.

– Мое слово. – Он помолчал. – Поверь, переговоры пойдут на пользу всем. Это вовсе не ловушка для Якова Хоснера. Мы могли бы уничтожить тебя прямо здесь и сейчас. Кроме того, ты не так уж и важен.

– А вот Риш, похоже, считал иначе. Даже обещал убить меня.

Салем Хаммади отсутствующе смотрел в пространство:

– Он отказывается от своего обета.

Хоснер обернулся и помахал Брину, который смотрел в прицел своей винтовки. Брин утвердительно махнул. Хоснер видел, как из-за только что укрепленных с помощью земли и багажа оборонительных валов украдкой выглядывают осажденные.

Кое-какие вещи выделялись на сером фоне пестрыми пятнами Нужно проследить, чтобы все было присыпано слоем пыли.

Хоснер снова повернулся к Хаммади. Араб заметил, как блеснуло стекло оптического прицела, и постарался запомнить позицию снайпера. Проходя мимо Хаммади, Хоснер нарочно подтолкнул его:

– Ладно, пошли. У меня много дел.

* * *

Группа двинулась вниз, затем повернула параллельно гребню холма, который Добкин считал внутренней городской стеной. Хоснер заметил место, где заднее колесо повредило ее; казалось, что это случилось сто лет тому назад. Они повернули на юг и направились к самым большим руинам. Раскопки развалин древнего города едва начались. Требовалось немало воображения, чтобы представить, каким он был раньше: молодые девушки с позванивающими браслетами, воины, многоцветные базары, религиозные процессии и знаменитые вавилонские астрологи, за несколько медных монет записывающие гороскопы на влажных глиняных табличках.

Впрочем, Хоснер, как и всякий житель Ближнего Востока, привык к раскопкам. Он мог увидеть здесь все и даже более того. Умел почти чувствовать присутствие духов прошлого, когда они наталкивались на него на людных улицах. Звон в ушах, казалось, превращался в едва различимые голоса, говорящие на древнем семитском языке. Потом прорывалось слово или обрывок фразы на древнееврейском. Яков вдруг почувствовал, что как раз там, где сейчас идет он, шел когда-то еврей, разговаривая со своей женой. С ними были дети. Семья куда-то направлялась. К Воротам Иштар. Прочь из города. Они оставляли Вавилон, чтобы избежать плена, в поисках лучшей доли.

Хаммади что-то сказал, и Хоснер вдруг заметил, что они уже прошли довольно большое расстояние. Он огляделся. Здесь раскопки продвинулись дальше. Хаммади разговаривал с Добкиным, который осыпал его вопросами по поводу руин. Хаммади, не вполне уверенный, что знает правильные ответы, в конце концов попросил генерала замолчать.

Хоснер знал кое-что об истории Вавилона, хотя сам город был ему незнаком. Вавилон оставался для него именем, символом, концепцией, состоянием ума. Яков едва ли мог представить себе, что Вавилон существовал когда-то в виде строений из кирпича и известкового раствора. А вот Добкина это интересовало. Хоснера же если к чему и тянуло, то к вещам более долговечным. А что может быть долговечнее, чем полное уничтожение и разрушение? Это и делало Вавилон живым символом. Город вошел в историю потому, что пал в свое время в соответствии с предсказанием.

Вавилон умер так, как умирают города, и пыль непрестанно заносила его на протяжении веков, скрывая под своим покровом. Современные археологи с трудом обнаружили это место, и даже местные легенды, хранящие воспоминания о месторасположении других погребенных городов, перестали упоминать Вавилон, настолько полным и окончательным оказалось запустение.

А теперь начались раскопки, как повсюду в Израиле и других районах Ближнего Востока. Каждый раскапываемый холм хранил свидетельства не только тленности результатов человеческого труда, но и такой людской странности, как стремление к саморазрушению. В глазах Хоснера ассоциации с Вавилоном, по которому теперь снова идут евреи, были смехотворны и печальны. То, что они прибыли сюда на сверхзвуковом лайнере, не являлось чем-то существенным. Главное – они находились здесь против своей воли. Суть человека не претерпела больших изменений за тысячи лет. Изменились лишь внешние признаки.