Читаем При вечернем и утреннем свете полностью

При вечернем и утреннем свете

В простодушном царствеКоли СтаршиноваПроживают цапля,Щука и корова.За боркун, что КоляПодарил под пасху,Нацеди, буренка,Молочка подпаску!Колю звать к обеду,Цапля, носом стукай!А вести беседуСтанет он со щукой.Щука все-то знает,Там и сям служила,У нее на завистьСтановая жила.И у Коли тожеНи усов, ни жира,Потроха, да кожа,Да струною — жила.Не ему ли гостиК совершеннолетьюПеребили костиПулеметной плетью?Не его ли, Колю,Все равно что плетьюСадануло больюК тридцатитрехлетью?Он живет неслабо,Завязал до смерти,Не страшны ни баба,Ни враги, ни черти.Над рекой избенка —Деревца живые.На дворе буренка —Боркунок на вые.Во саду ли щукаНадрывает глотку.На ходулях цапляЛихо бьет чечетку —Под щукины частушки пляшет.

1981

Когда его бранятКогда его бранят (а все кому не леньЕго бранят), когда его бранят,Я надеваю на уши броню —Не слушаю.И не браню.А тем, которые брюзжат или бранятИ брызжутся слюной у пьедестала,Я говорю: — Коллеги, сплюньте яд!Или сглотните —Ничего с вами дурного не будет.А брызгаться вам вовсе не пристало.Да, чувством меры он не наделен;Да, хвастуном зовется поделом;Да, он стихи читает, будто чтец,А это глупо; да, он раб приема.Но ведь не раб приемных, не подлец,Не льстец! Он был плечом подъемаПоэзии, он был подъемный кранПоэзии — и был повернут к нам.И мы учились —рабски! —у него,Мы все на нем вскормились, лицемеры!Беспамятство страшней, чем хвастовство.А чувство меры…Ах, было бы просто чувство,Но с ним-то у нас негусто,И слюна это просто местьТому,У кого оно просто есть.Когда его бранят (а все кому не леньЕго бранят), когда его бранят,Я вспоминаю давние словаО просто чувстве. И квартиру два.Люблю его и тридцать лет спустя,Люблю его — без всяческих «хотя»И давних адресов не забывая.Он — век мой, постаревшее дитя,Дом семь, квартира два,Душа живая.

1986

Где оне?Та литфондовская дама,Что в пустой библиотекеПопросила МандельштамаИ, смежив печально веки,На ходу шепнула мне:«Боже, боже, где оне —Дни поэзии российской?» —И тропинкою раскисшейПобрела, прижав тома,В корпус «А»,—сошла б с ума,Кабы я бы в тот же мигЕй ответил напрямик.Я ж повел себя гуманноИ в ответ вздохнул туманно.Что поделать, я не тойЖив страницей, а вот этой,Не успевшей стать воспетойИ для вас — незолотой.Младший сверстник мне учитель,Старший — ран моих лечитель,Пушкин — бог, а божий вестник —Мой ровесник, мой ровесник.И над горечью страницыЯ включу свою свечуИ одной отроковицыОткровенья пошепчу.

1983

Ах, где же вы были раньше?

Перейти на страницу: