— Не видела сто лет! — отсекла Майя, но от Антона не ускользнуло, каких сил стоило ей «хладнокровие». Придерживаясь избранной им тактики, Антон вновь спросил, так же неожиданно:
— Кто прячется у вас в квартире?
Лицо Тузковой вспыхнуло, как от пощечины. На несколько минут она потеряла дар речи, а потом, швырнув медвежонка на пол, вскочила:
— Вы издеваетесь!
Антон тоже поднялся:
— Откройте, пожалуйста, платяной шкаф.
— Это произвол! Я не открою!
— Придется пригласить понятых…
Дальнейшее произошло стремительно.
Створки платяного шкафа с треском распахнулись, как от взрыва. Под ярким светом люстры молнией сверкнул узкий финский нож, и острие его уперлось Антону в живот. Черный, здоровенный детина дыхнул:
— Шевельнешься — кишки выпущу!
В критических ситуациях люди ведут себя по-разному. Одни безрассудно бросаются на противника, другие немеют от неожиданности. С Бирюковым ни того, ни другого не произошло. Будто недоуменно уставившись в остекленевшие глаза Сашки Бабенко, Антон выдавил:
— Вот ты какой, оказывается, Шуруп!
— Тихо, угр-р-розыск! — прохрипел детина. — Понял?!
«Злить его не стоит», — быстро отметил Антон.
— Зря ты так, Бабенко…
— Тихо!.. На хвост сел?.. Решил сцапать Шурупа голыми ручками? — Острый конец финки, пропоров пиджак, коснулся кожи Антона. — Сейчас сам чики-брики сцапаешь!
— Зачем тебе лишняя «мокруха»?
— А мне терять нечего. Что за два, что за три убийства, одно дело — вышка… Шевельнись, с-с-суконка, шевельнись!
Глаза Шурупа безумно горели. От ощеренного рта несло перегаром. Терять Шурупу и впрямь было нечего, и Антон отлично понимал, чем может кончиться для него любое неосторожное движение. Спасти его могла только реакция… Резко отшатнуться назад? Там стол… Вправо? Шифоньер… Влево? Шуруп стоит так, что при первом движении Антона финка войдет ему в живот… Что же делать?
«Заговорить его надо, заговорить! Хоть несколько секунд выиграть!» — метнулось в мозгу Антона.
— Слушай, Бабенко, уходи подобру…
В лицо дыхнул заряд перегарной вони:
— Х-ха! Ш-шутишь, детка?!. Становись на колени!
— Ты ведь пырнешь, если шевельнусь.
— Пыр-р-рну.
— Ну, а зачем мне это, Бабенко? Убери нож, ты и без него сильней меня.
— Х-ха! Нашел дуру. Становись, с-с-суконка… Живо! Живо становись!..
«Сколько он весит, этот Шуруп? Не меньше центнера. Хватит силы бросить его? Должно хватить. Только бы хоть на секунду он отвел взгляд, отвлекся. Ну, покосись, Шуруп, на Тузкову, покосись… Прижимаешь финку? А рука дрожит, чувствуется по концу финки, что дрожит. Оказывается, и для тебя не так просто зарезать человека?.. Только бы не промахнуться мимо этой дрожащей руки, только бы хватило резкости удара. Прежде всего надо втянуть живот, чтобы финка не зацепилась…
— Н-н-ну! — рявкнул Бабенко. — Чего глазами сучишь?!
Что произошло в следующую секунду, окаменевшая Тузкова так, видимо, и не поняла. Финка, сверкнув лезвием, улетела в прихожую, а Шуруп, утробно ёкнув, в одно мгновение перевалился через пригнувшегося Бирюкова и, чуть не задев длинными ногами люстру, с грохотом ударился о пол. Перемахнув через упавшего, Бирюков подхватил в прихожей финку и вбежал в спальню. Зажужжал диск телефона:
— Слава, срочно ко мне! С опергруппой!
Все это промелькнуло перед Тузковой, как в калейдоскопе. Когда Антон бросил трубку, Майя, зажав ладонями рот, так и стояла возле диван-кровати, словно окаменевшая. На полу, приходя в сознание, шевельнулся Бабенко. Рядом с ним непонимающе таращил пуговицы-глаза плюшевый медвежонок…
Глава XX
Мягкое сентябрьское солнце заполняло просторный кабинет начальника РОВДа, поигрывая бликами на толстом настольном стекле и на двустороннем лезвии остро заточенного финского ножа, лежащего поверх пухлой пачки денег. Оживленный разговор между участниками оперативной группы начал было переходить на отвлеченную тему, однако подполковник Гладышев вернул его в прежнее русло. Посмотрев на деньги, он повернулся к Бирюкову и спросил:
— Значит, просчитался Шуруп с Барабановым?
— Да, Николай Сергеевич, — ответил Антон. — Бабенко рассчитывал, что Барабанов будет иметь при себе не меньше пяти тысяч рублей, а у того наличными оказалось всего полторы тысячи.
Борис Медников, обращаясь к сидящему напротив него прокурору, невесело сказал:
— Храните, Семен Трофимович, деньги в сберегательной кассе и никакой печали в личном плане знать не будете.
— Да, Боря, иной раз вот так печально получается, — вздохнул прокурор.
Подполковник опять спросил Бирюкова:
— Если, как ты рассказывал, Бабенко подбил глаз Барабанову, то почему Барабанов так безответственно подсел к нему на цыганскую телегу?
— По всей вероятности, он действительно тогда не разглядел, кто его ударил у ресторана.
— Ну, а чего Бабенко бушевал с ножом, когда Ивану Екашеву руку поранил?
— Сцену ревности Тузковой закатывал.
— К Барабанову ревновал?
— К нему.
— За секретаршу вымышленного председателя райпотребсоюза по телефону говорила Тузкова?