Прячься, девочка, он уже здесь…

Было поздно. Жадный нос Термоса с красноватыми хищными крыльями уже понюхал снадобье. Бутылочка выпала у него из руки и разбилась. Сквозь разлетевшиеся по полу зеленоватые брызги Соня увидела мечущегося в ужасе маленького человечка. И вдруг, ища защиты от неожиданно обрушившегося на него мира, упырий нехристь кинулся к девочке, уцепился за рукав ее кофты и, шустро перебирая ручками и ножками, полез вверх. Через мгновение он уже спрятался в Сонином кармане и дрожал там, как осиновый лист. К счастью, ни Термос, ни Белка ничего не заметили, да им, кстати, было не до этого. Соня подняла голову и напрочь забыла об упырьем нехристе.

Сестра Алекса, забившись в угол, расширившимися от ужаса глазами наблюдала, как директор Ихтиандрской средней школы с углупленным обучением превращается в пластилинового человека. Соня вспомнила жуткую лунную ночь в лесу и поняла, что погибла — она уже знала, что последует вслед за этим. И точно — пластилиновый Термос начал обретать некие черты — не человеческие. С резким щелчком из головы выдвинулась длинная зубатая пасть и зажглись красные глаза, клочковатая бурая шерсть вмиг покрыла тело директора. Оборотень взревел, выделывая перед приклеенной к стулу девочкой сумасшедшие коленца.

— Развяжи меня, — крикнула Соня, повернувшись к Белке, но та, скованная ужасом, не двинулась с места, скрючившись в углу.

Оборотень двинулся к девочке, она ясно различила капельки багровой крови на его чудовищных зубах.

— Стой на месте, я стреляю, — бледный, как лихорадка, в кабинет директора ворвался Рис Листок. Оборотень повернул к нему косматую башку. Полицейский выстрелил, но чудовище даже не дернулось, а вот ответ — удар когтистой лапы — отбросил Листока к стене. Он обмяк и остался лежать без движения. Следом за ним Соне на выручку бросилась Анжела, но и ее ждала та же участь: пролетев несколько метров, она врезалась в стенку и медленно съехала на пол.

— Директор Термос! — взвизгнула Кукуруза, заглянув в дверь. — Я напишу жалобу в министерство.

Оборотень двинулся к ней, и учительница, вскрикнув, кубарем скатилась с лестницы. Тогда чудовище вновь повернулось к Соне, и девочка поняла, что теперь — это точно — конец. Она зажмурилась, чтобы не видеть приближающейся пасти и, дрожа всем телом, ждала: вот-вот на нее обрушится страшный удар…

— Грипл-грипл!

Соня приоткрыла глаза и оторопела: на пороге, в ореоле развевающихся седых волос, стояла старуха Грипл.

Время обмануло ее…

— Орлас! — звала Руфь, мечась по желтой от листвы поляне. Ни следа, ни намека на след ей найти не удалось. Мальчик был здесь, и вот он исчез, как будто его не существовало вовсе. А может, Орлас и вправду лишь плод ее воображения, ее души, истерзанной страшной потерей, мираж, бальзам на рану — и не более того? Она полюбила его сильнее, чем сына, она верила, что с этим мальчиком обретет долгожданный душевный покой, но — жестокое время, совершив сумасшедшую виток, враз лишило Руфь последнего утешения, смысла и желания жить.

Время? Нет, это не время, это Мисош, зло и проклятие этого мира. Мисош, поманивший ее светом счастливой звезды и лишивший даже надежды… Мисош, существующий и запредельный, лживый и правдивый, по своей неведомой жуткой прихоти сделал ее Воительницей, внушил, что она избрана, чтобы уничтожить его. Воительница? Какая она Воительница? Ужасающее, фатальное заблуждение!

— Орлас, — острые снежинки летели с неба, ложились на желтую листву, на волосы Руфи. Небо посерело, вечерний туман заклубился у подножий дубов…

Белая волчица бежала по припорошенной снегом земле, останавливалась и долго сосредоточенно принюхивалась, словно пытаясь втянуть в свои легкие весь мир. Она изучала каждую травинку, каждый робкий кустик, но поиски ее были тщетны, и волчица бежала, бежала, не оглядываясь назад и не глядя вверх.

Лес поредел, и перед ней открылась долина, на дне которой, как подарки в рождественском мешке, лежали светящиеся домики. Волчица побежала вниз, к поселку, хотя никогда раньше не приближалась к нему. Но сила, которой нельзя противиться, несла ее, как на крыльях…

Семья, живущая в маленьком доме на окраине поселка, ужинала.

— Не хочет он рыбу есть, вишь ты, — сердито бурчал краснолицый упитанный мужчина, сверля глазами тонкошеего мальчишку, уныло ковыряющего ложкой в дымящейся миске. — Каким стал бароном! Это все школа, разрази ее гром! Чему только учат? Вот скажи, чему тебя в школе учат?

— Арихметике, — отозвался мальчишка, косясь в угол на греющегося на печи кота.

— Арихметике, — передразнил его отец. — Лучше б вас учили, как рыбу нахлыстом ловить!

— Тогда я не буду больше в школу ходить, — мальчик с радостной готовностью вскинул голову.

— Ахх-ык-хх-ык! — краснолицый мужчина поперхнулся хлебной крошкой и еще больше покраснел — помидор, да и только! — Я тебе покажу, лентяй! Ты хочешь сгнить в этом болоте, покрыться рыбьей чешуей? Слышала, Охра?

— Не смущай ребенка, Рудь, — сердитый женский голос послышался из-за повешенного на двух гвоздях серого одеяла. Судя по всему, за ним находилась небольшая комнатушка.