Прямая речь. Избранные стихи

Ах, Николетта, – старый сон, —
слепой, ненастоящий!
Я помню менуэта звон
в дыму свечей чадящих.

Ах, Николетта, – старый мир, —

как кружево прозрачен.
Я – чудом выживший сатир
и как сатир дурачлив.

Я только вежливый Силен

у сломанной берёзы,
я помню пот твоих колен
сквозь запах туберозы!

Ах, Николетта, сколько лет

от юности до смерти!
Давно изношен менуэт
и кружева, поверьте!

Уже давно на «вы» с судьбой,

я в хрусталях размножен,
желаний, умерших с тобой,
не выхватить из ножен.

Без кружев, шпор и эполет

не стало в жизни перца!
Ах, Николетта… сколько лет
от юности до сердца.

«Мы не знаем России…»

Мы не знаем России,
мы чуем Россию —
голубые проклятия дальних небес,
и прозрачное слово, и подошвы босые,
и ореховый тёс,
и осиновый крест.

«Мне не пишет отчаянье писем…»

Мне не пишет отчаянье писем,
и тоска не глядит из угла.
Я от жизни вполне независим,
а все мысли о смерти – зола.

И плыву я в чистейшем эфире,

отворив мирозданью уста, —
веки сомкнуты, пальцы на лире,
помрачительна и пуста

мне навстречу вселенная дышит,

женской грудью прельщая полёт,
но певец не глядит и не слышит,
в тёмном сердце поэзии лёд.

Серпентарий

Струйка дыма поднимает голову,
как кобра из хрустального короба.
Зрачки ужалены.

Круг

Мне снится, что снится ей…
Ей снится… ей что-то снится!
Свой путь совершает ресница,
слетев из-под пальмы бровей.

И снится реснице сон

о крепко смеженных веках,
о тайне, что спит в человеках,
без сроков и похорон.

Сон

…воображаемого счастья
полураскрытая постель
              гудящий шмель
                            и хмель твоих колен
плен нереальности
                            и музыка запястья…

Навсегда

Кто может знать, что с нами будет
перед разлукой навсегда?
С ресниц упавшая вода
нас обожжёт или остудит?

Какой печальный оборот,

какое тонкое дрожанье, —
всё это долгое молчанье,
в улыбке онемевший рот,

и оторвавшийся перрон,

и полетевший под колеса
«Напишешь…?» – твоего вопроса
обрывок. Под вагон, вдогон.

Ещё не скоро, не теперь

пятно чернильное проступит,
и на сердце свинцово ступит
час предназначенных потерь.

Он выльется вагонной лентой, —

на стыках кровь, как на зубах.
Вот вам судьба интеллигента,
вся не за совесть, а за страх.

Забыта жизнь, перо и песни

во имя призрачной мечты:
«Пускай погибну!..», даже если
меня не похоронишь ты.

Нелепо искривятся губы?

И подступит к глазам вода?
Кто может знать, что с нами будет
перед разлукой навсегда?

Эмиграция

1

Знакомый двор,
                   Последний шаг,
                                   Далёкий путь,
                                                   Незримый берег.

Животный страх – застывший Терек.

Ты сам себе и бог и враг.

2