Прямая речь

«Я живу один раз, и что мне все начальники на свете, плевать я на них хотел. Я умру с легкими, полными воздуха, а не так, как они предлагают: сползти к безымянной могиле. Жизнь уникальна. Она все-таки подарок Божий, а не советской власти или правящей партии. И подчиняюсь я только Господу Богу, а не им, с их идеями, доктринами и всем прочим».

1991 г.

* * *

Чиновник, которого я сыграл в «Сукиных детях» — самая плохая роль в сценарии. Там же ни биографии, ничего. Типаж. Просил Олега Янковского. Товарищей просил. Никто моим просьбам не внял. Амбиции были большие, компания звездная. И в последнюю секунду сыграл сам.

* * *

Картину «Сукины дети» многие проецируют на Таганку. К сожалению, я не мог придумать ничего более удачного, чем отъезд режиссера из страны и лишение его гражданства. Если бы я придумал какую-нибудь другую идею, ради которой артисты могли бы пойти на то, на что они пошли в моем фильме, никакой бы связи не угадывалось. Но пришлось использовать реальную ситуацию, придумывая по ее канве фантастическую ситуацию, которой, к сожалению, в жизни никогда и быть не могло. Кроме того, без конкретных людей и собственного жизненного опыта я бы не обошелся. Счастливцев и Несчастливцев — это не более чем маски. Но у меня среди артистов нет плохих людей. В жизни они могут быть разными, но театр обязывает видеть, а значит, и вести себя — иначе.

* * *

Сегодня в стране практически невозможно снимать кино. В условиях инфляции, когда собственную жизнь можно планировать только на два-три вперед не более, это сложно. Начинаешь с энного количества миллионов, а заканчиваешь уже миллиардами. Лопается одна картина за другой, даже не успев начаться.

1993 г.

* * *

Я работал без перерывов, без отпусков до 90-го года. Снимал кино, хотя режиссура всегда была для меня баловством. Может, поэтому моя вторая картина «Свобода или смерть» и осталась незаконченной. Я снял в Париже практически две трети фильма, а потом кончились деньги. Я, идиот, решил сэкономить на себе и был не только режиссером и сценаристом, но и сам сыграл главную роль, думал: себе-то могу не платить. Оказалось, гонорарные деньги — капля в море. А, в результате, картину нельзя закончить. Сам я играть не могу, кого-то уже нет в живых, кто-то уехал за границу, кто-то просто состарился.

Кино — скоропортящийся продукт. Это не спектакль, который можно отложить, перенести. Наши продюсеры этого не понимают. «Ну, что ты горячишься?» — спрашивают. «Время, время уходит», — отвечаю.

Потом раз — инсульт. А через полтора года звонит продюсер: «Деньги нужны?» — «Да нет, — говорю, — никому они теперь не нужны».

* * *

Герой в «Свободе» — Толик Парамонов — это даже не диссидент. Это такая пенка, которая бегала им за водкой. Он — мыльный пузырь, но тщеславие — без берегов. Я таких тоже знал и знаю, но называть не буду, люди известные, которые на всем этом хотели сделать себе имя. Толик — писатель, которого не издают. По причине, конечно, что «нельзя, потому что он такой опасный»… Дерьмо потому что. А дерьмо не издают нигде — ни там ни здесь. Правда, здесь сейчас издают.

Когда Толик приезжает на Запад, куда он как бы стремился, он не может поверить и примириться с тем, что он никто. Ему свобода как раз не нужна. Он — подпасок, холуй. Он всегда должен быть при ком-то, при чьем-то колене. Тогда у него есть шанс выиграть. А в таком пространстве, в котором, действительно, свобода неуправляемая, управляемая, но не на его уровне — он никто. Поэтому понятно было, что эти ребята — мыльные пузыри.

* * *

На телевидении за программу «Чтобы помнили» никто не заплатил ни копейки. Я снял шесть серий, которые не могу смонтировать, потому что за монтажную надо платить телевидению, чтобы потом эти шесть серий ему же и подарить.

Это пройдет. Неминуемо. Уже пришли новые артисты. Ни в одном поколении не было такой мощи. Сережа Безруков, Женя Миронов, Володя Машков, Владик Галкин — столько талантливых людей, и судьба такая стремительная. В нашем поколении не было таких. Судеб таких не было, а не талантов.

О вере

Не оставляй нас, Господи, в живых,
А то мы светлый замысел Господень,

Опять переиначим и испортим,
Не оставляй нас, Господи, в живых…

* * *

Я стараюсь быть верующим, пытаться совершенствоваться. Я крещеный человек. Крещеный сознательно, в зрелом возрасте. Но я еще многого не имею в душе, чтобы совершить, если можно так сказать, прорыв к Богу, когда вера становится необходимостью, когда ты начинаешь соответственно жить и вести себя. Я человек суетный и грешный. Я еще не тот верующий, который сообщается с Богом каждую секунду.

А если человек суесловит, прыгает, балбесничает, дурака валяет, а потом вдруг делает серьезную морду перед телекамерой и говорит: «Я верующий», — то это какая-то декоративная вера.

* * *