Прямо к цели

Увидев Бекки, входившую в ресторан вместе с Дафни и Трентамом, я до глубины души пожалел о том, что согласился провести с ним вечер. Наши чувства, похоже, были взаимными, поскольку на лице Трентама сквозило такое же презрение, какое испытывал и я к нему, хотя подруга Бекки, Дафни, старалась быть дружелюбной. Она была миловидной девушкой, и я бы не удивился, узнав, что многие мужчины без ума от ее звонкого смеха. Но голубоглазые и кудрявые блондинки никогда не были в моем вкусе. Ради приличия мне пришлось притвориться, что с Трентамом мы не знакомы.

Это был один из самых несчастных вечеров всей моей жизни, во время которого мне хотелось рассказать Бекки все, что мне было известно об этом ублюдке, но, наблюдая ее в обществе Трентама, я понимал, что мои слова не возымеют никакого воздействия не нее. Не помогали даже злые взгляды, которые Бекки без всякой причины бросала на меня. Я лишь ниже наклонял голову и подкладывал себе очередную порцию фасоли.

Дафни продолжала стараться изо всех сил, но даже Чарли Чаплин, наверное, был бы бессилен развеселить такую публику.

Вскоре после одиннадцати я попросил счет, и через несколько минут мы вышли из ресторана. Я позволил Бекки и Трентаму уйти вперед в надежде улизнуть от них, но, к моему удивлению, Дафни потащилась за мной под предлогом, что хочет посмотреть, что я изменил в магазине. По ее первому вопросу, который прозвучал, как только я открыл ключом входную дверь, можно было сразу понять, что она не промах.

— Вы влюблены в Бекки, не так ли? — спросила она деловым тоном.

— Да, — откровенно признался я и стал выкладывать все начистоту о своих чувствах, чего бы никогда не сделал перед тем, кого хорошо знал.

Ее второй вопрос удивил меня еще больше.

— И как давно вы знакомы с Гаем Трентамом?

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находилась моя квартирка, я рассказал ей, что мы вместе служили на Западном фронте, но из-за разницы в званиях редко сталкивались друг с другом.

— Тогда почему вы так не любите его? — спросила Дафни, присаживаясь напротив меня.

Я опять заколебался, но затем под наплывом внезапного гнева описал ей то, что произошло с Томми и мной, когда мы пытались добраться до спасительной защиты своих траншей, и как я убедился в том, что Гай Трентам застрелил моего лучшего друга. Когда я закончил, мы долго сидели молча. Затем я добавил: — Вы не должны говорить этого Бекки, так как у меня нет настоящих доказательств.

Она кивнула в знак согласия и рассказала мне о своем единственном в жизни мужчине, как будто обменивая один секрет на другой и скрепляя тем самым нашу дружбу. Ее чувства к этому мужчине были настолько очевидными, что я не мог остаться безучастным. И, когда около полуночи Дафни уходила, она пообещала сделать все возможное, чтобы поскорее дезавуировать Гая Трентама. Я помню, что она так и сказала: «дезавуировать», потому что я еще спросил, что это значит «дезавуировать». Она ответила, и это стало моим первым уроком. При этом мне было сказано, что Бекки не теряла зря времени последние десять лет и заложила во мне хорошее начало.

На своем втором уроке я узнал, почему Бекки так часто бросала на меня злые взгляды во время ужина. Я хотел было возмутиться ее самоуверенностью, но потом понял, что она была права.

Следующие несколько месяцев мы виделись с Дафни довольно часто, и, как правило, эти встречи происходили так, что у Бекки не было возможности получить представление о характере наших взаимоотношений. Она раскрыла мне глаза на мир моих новых покупателей и даже устраивала мне экскурсии по магазинам одежды, картинным галереям и театрам Уэст-энда, которые хоть и не ставили пьес с полуголыми девицами, но доставляли мне удовольствие. Я уперся лишь тогда, когда она попыталась отвадить меня от моих субботних походов на игры «Уэст Хэм» и приучить болеть за команду регбистов под названием «Квинз». Но зато она открыла для меня Национальную галерею с ее пятью тысячами полотен и заронила во мне любовь, которая оказалась ничуть не дешевле, чем любовь к женщине. Не прошло и нескольких месяцев, как я уже сам тянул Дафни на последние выставки работ Ренуара, Мане и даже молодого испанца по фамилии Пикассо, который начинал привлекать к себе внимание лондонского бомонда. В душе я надеялся, что Бекки оценит происходящие во мне перемены, но она не сводила глаз с капитана Трентама.