Прямо сейчас

Данила вспомнил, как с год назад случайно повстречал на улице своего сокурсника Вишневского – тот в университете тоже всегда выделялся характером. Как водится, стали интересоваться, кто где работает, и сокурсник сказал, что создал фирму. Правда, не в сфере ИТ-технологий, которым они обучались. Его фирма занималась тем, что размещала в общественных женских туалетах автоматы по продаже колготок, а еще прокладок, тампонов и прочих предметов гигиены. Это были автоматы, при помощи которых другие бизнесмены до сих пор продавали только шоколадные батончики, бутерброды – в общем, сухомяточную снедь – в аэропортах, на вокзалах, во всяческих торговых и развлекательных центрах. А он, Вишневский, догадался закладывать в раздаточные ячейки автоматов то, что может пригодиться любой женщине в туалете. Но, собственно, это детали, Данила вспомнил сейчас Вишневского лишь потому, что тогда же, на улице, спросил его, как поживает друг Вишневского, Гаспарян. Вишневский и Гаспарян были в университете не разлей вода, и Данила подумал, что они вместе туалетный бизнес наладили. Но Вишневский ответил:

– Да нет, один обхожусь. Гаспарян, конечно, нормальный пацан, честный, ему можно доверять, но… хрен ли в мне в его честности и в этой его верности? Не это важно. То есть честный человек – это, конечно, хорошо, но только когда он у тебя работает наемным сотрудником.

Сказав это, Вишневский чуть усмехнулся и глянул, прищурившись, искоса, будто хотел еще что-то добавить, но не добавил, потому что такие вещи умные люди сами должны понимать. И тогда Данила поймал себя на мысли, что ведь речь-то идет не только о Гаспаряне. Этот хитроватый и немного насмешливый взгляд Вишневского словно говорил, что не всякому дано добиться успеха и что Данила – такой же славный малый, как Гаспарян, но и так же не способный взять верх в этой жизни. Этот взгляд Вишневского был отстраняющим, обозначающим дистанцию. Это был взгляд, как определил его для себя Данила, взглядом не соседа по окопу, а взглядом из окопа напротив, из окопа, находящегося по ту сторону линии фронта, по ту сторону успеха. Он как будто говорил Даниле, что они могут улыбаться друг другу, могут, как полагается сокурсникам, иногда встречаться на юбилейных застольях и вспоминать студенческие дни, но их общее прошлое не заменит разного настоящего и разного будущего.

– Козлина! – вслух сказал раздосадованный этим воспоминанием Данила и снова закурил. Ну ничего, он еще покажет, на что способен, и этому хитрожопому Вишневскому с его сраным сортирным бизнесом, и дурам телкам, и всем.

В этот момент раздался звонок в дверь. Когда Данила отпер ее, в прихожую ввалился Виктор, вернувшийся от своей подружки.

– Ну и репа у тебя, Даницыл, – с порога сказал он. – Ты чего одетый? Не спал, что ли?

– Да, что-то не могу уснуть.

– А я просто падаю, так спать хочу. Ну что, тут все тихо?

– Да.

– Держи свой рюкзак. Понесешь обратно на работу? – Виктор чуть встряхнул рюкзачок, в котором был термос с кенозином. К одной из молний на рюкзаке была приторочена георгиевская ленточка. Символ Победы. Данила, как и многие молодые люди его поколения, как-то особенно гордился именно этой вехой в истории страны – победой России над фашистской Германией, а не чем-то другим, скажем, не первым полетом человека в космос.

– Да. Уже скоро, получается.

– А, погодь, забыл, – Виктор притянул рюкзак, уже оказавшийся в руках Данилы, к себе и достал из него две большие алюминиевые банки пива. – Пивка не хряпнешь?

– Давай.

Данила поставил рюкзак на пол у двери, чтобы не забыть его взять с собой, когда отправится на станцию искусственного осеменения животных, и открыл банку.

Они прошли в большую комнату, где до этого тщетно пытался уснуть Данила.

Виктор, сидя в кресле и попивая пиво, стал рассказывать о сексуальных достоинствах девушки Тамары. Данила сидел рядом, в другом кресле, поддакивал и кивал, но не слушал товарища.