Прямой эфир

— Не зарывайся, Волкова, — теперь мой начальник не кажется таким отстраненным, хотя и проникнувшимся к моим невзгодам его вряд ли назовешь. Отмахивается от бумаг, грозно зыркнув на меня из-под бровей, и, не скрывая раздражения, цедит сквозь зубы:

— Поднимай свой зад и делай то, что я тебе говорю. Если Громов подпишет, поговорим о смене твоей деятельности. А сейчас, будь добра, испарись.

Мне не нужно повторять дважды — в такие минуты с Лисицким лучше не спорить: глаза загораются огнем, голос бьет хлестко, словно тонкие прутья ивы, а от исходящего от него негодования воздух в просторном помещении кабинета становится тяжелым. Поэтому и иду к дверям, расправив плечи и гордо вскинув подбородок — пусть думает, что не напугал меня напускным раздражением, и если ему так нужна эта подпись — я ее достану, но в ответ непременно потребую перестать кормить меня обещаниями.

***

О деятельности Громова мне почти ничего не известно. Знаю лишь, что он унаследовал от отца несколько заводов, размещающихся в разных регионах страны, и многомиллионное состояние, благодаря которому может позволить себе жить на широкую ногу. О его маме газеты пишут чаще (уж очень она словоохотлива, когда дело касается ее заслуг), но о семье она высказывается редко. Не то чтобы я выискивала сведения о Гоше, но не буду врать, после дня рождения босса не одну ночь я боролась с бессонницей, то и дело пытаясь прогнать его навязчивый образ из своей головы. Это сродни фантомной боли: первая любовь давно канула в небытие, но случайная встреча немного разбередила раны, и теперь душе моей вряд ли удастся отыскать покой. Она постанывает, растревоженная близостью человека, когда-то оставившего огромный рубец на моем сердце.

— Здравствуйте, — не робея, подхожу к стойке, за которой прячется молоденькая секретарша, болтающая по телефону. Наверняка говорит она с мужчиной — уж слишком сладко звучит ее голос. — Игорь Валентинович у себя? Он не пришел на встречу с моим боссом, и…

— Его нет на месте. Когда вернется мне неизвестно, — бестактно прерывает меня девушка, прикрывая динамик рукой, и, наградив дежурной улыбкой, возвращается к своим делам, сочтя, что на этом наш разговор закончен.

Разворачивается в кресле, запрокидывая голову назад, и заполняет приемную звонким смехом, ничуть не смущаясь моего присутствия. Странно, да? Меня оштрафовали за раскладку пасьянса, а эта дамочка не стесняется налаживать личную жизнь в рабочее время.

Я опускаю глаза на документы, доверенные мне Лисицким, и судорожно пытаюсь придумать, как поступить дальше. Уйти, доказав Вячеславу Андреевичу, что я не справлюсь даже с этим, или заставить черноволосую хохотушку отвлечься от своих любовных дел? Обвожу взглядом помещение, заприметив мягкий диванчик у стены, где вполне могла бы комфортно устроиться, поджидая неуловимого бизнесмена, но прежде, чем решаюсь разбить здесь штаб, предпринимаю последнюю попытку расположить к себе этого длинноногого цербера:

— Простите, — не слишком-то это прилично с моей стороны, но отчаявшись до нее докричаться, другого выхода я не вижу: наваливаюсь на стойку, и разворачиваю ее лицом к себе, игнорируя недовольный взгляд неугомонной болтушки. — Может быть, вы знаете где я смогу его найти?

— Он заболел, девушка. Так что простите…

— Домашний адрес? — складываю руки в умоляющем жесте, рассчитывая на ее понимание. — Без его подписи я рискую потерять свое место.

— Мне очень жаль. Но я, правда, не имею права разглашать подобную информацию. Оставьте свой номер, и я обязательно с вами свяжусь, — никакого сочувствия, лишь заученный текст, который до меня наверняка слышали десятки обеспокоенных партнеров.

Она одаривает меня улыбкой, больше похожей на собачий оскал, и, отобрав ручку, которую я незаметно для самой себя схватила со стойки, вставляет ее в органайзер. Награждает убийственным взглядом и вновь прикладывает к уху мобильный.

Подавив стон разочарования, я оставляю секретаршу в покое, и бреду к двери, на ходу застегивая пальто. Мое чутье никогда меня не подводит — даже если я стану ее пытать, адрес Громова она ни за что не выдаст. Касаюсь пальцами металлической поверхности ручки, но прежде чем опускаю ее вниз, слышу, как из селектора доносится хорошо знакомый мне голос…

— Юля, сделай мне кофе. И отмени все встречи на ближайшие пару дней, — хриплый, видимо, и вправду простывший Игорь, единственный, ради кого эта дамочка готова, наконец, повесить трубку, отдает указания своей помощнице.

А я словно к полу приросла: наблюдаю за ее слаженными действиями, сильнее сжимая папку, и судорожно пытаюсь решить, как быть дальше. Перевожу свой взгляд на темную дверь у ее стола, и прежде чем здравый смысл возьмет надо мной вверх, отрезаю ей путь к заветному кабинету.

— Куда? — вскрикивает Юля, в то время как я уже отбираю поднос из ее рук, толкая деревянное полотно своей пятой точкой, уворачиваясь от загребущих пальцев.

— Я отнесу. Прости, но здесь каждый сам за себя, — быстро юркаю в кабинет, с трудом удерживая свою ношу, и захлопываю ее прежде, чем Юля успевает влететь следом.