Прямой эфир (сборник)

Потом мы принялись вычислять, кто мог напасть на нас, что делать с моим зубом, как унять ноющий нерв… Света тем временем ватой подробно «слизывала» кровь с моего тела. Затем нагрела воды, налила её в таз, выгнала всех из комнаты и принялась мыть мне ноги. Я сопротивлялся, как мог, но она слушать ничего не хотела, усадила меня на табурет и принялась за дело. Опять было стыдно. Мне казалось, что в этой процедуре было что-то неестественное, хотелось, чтобы это скорее кончилось. Но Света с таким упорством и потребностью взялась за этот ритуал, что я сдался. Так, в стыде и блаженстве, я всё это и протерпел.

А когда все первые реакции и дела, явившиеся следствием последнего события дня, столь всколыхнувшего этот дом, стихли, Светлана повела меня в маленькую спаленку.

Надо сказать, что эту каморку по приезде я и не сразу заметил. Это была комнатка в комнате, по принципу матрёшки, маленькая спаленка на одну кровать. Должно быть, эта символическая «отдельная» комната была когда-то придумана в этой семье для молодых влюблённых, может быть, для будущего полковника и будущей матери его трёх дочерей. Стены здесь были тонки и даже не доходили до потолка. Дверь сюда я поначалу принял за вход в чулан или другое подсобное помещение. Но здесь было чисто, уютно, милые светлые обои и широкая панцирная кровать. И всё это запиралось изнутри…

В комнату с такой биографией, открыто, не скрываясь, и привела меня Света.

Она заперлась на ключ, раздела меня, сама села рядом на стул, голову положила мне на грудь и так просидела почти до утра, пока я не уснул.

Утром мы уехали. Попрощались по-семейному. Анжела с Валюшей преподнесли мне на прощание вышитые за ночь подушечки для иголок – должно быть, их научили в школе на уроках труда – розовую и голубую, с трогательными, по-детски вышитыми узорами. Прасковья Ивановна напекла пирогов.

А потом была наша Одесса, любовь и ссоры, была её Астрахань, арбузы, были полковничьи сто рублей на мой фарфоровый зуб, наши письма, мой пьяный сумасшедший приезд в Ярославль, её кожано-фешенебельный набег на Москву, отсутствие моих цветов, посредничество нашего друга, опять ссора, опять письма и та дурацкая квитанция через год…

Теперь она в Риге, замужем, у неё есть ребёнок – мальчик.

Москва, 1989 год

Картинки детства Люся Крюкова

Иногда вдруг всплывают в памяти эти и другие картинки из моего детства.

Картошка

Помню себя лет с пяти. Конец 40-х. Новосибирск, Вокзальная улица, 122.

В нашем дворе жили пять семей, и в каждой из них были дети. Росли они без отцов, которые не вернулись с войны.

Детство было полуголодное – картошка, хлеб, да и то не всегда досыта. А уж мясо, рыба, колбаса… Эти продукты вообще крайне редко бывали на наших столах.

Чего мы только не делали из картошки! Мы её и жарили, и пекли, отваривали «в мундире», делали пюре, драники…

Я себе устраивала праздники. Пекла ломтики картошки на печке, заворачивала их в пакетики из бумаги. Затем вставала на табуретку, сама себе рассказывала стишки и награждала себя же за выступление бумажным кулёчком.

Зимой я выносила картошку в сени, чтобы та промёрзла, стала сладкой и очень вкусной! Так тогда казалось.

Мама много работала, дома бывала редко. Брат старше меня на пять лет. Конечно, он верховодил у нас. Бывало, посадит меня чистить картошку, а сам бежит на улицу играть с мальчишками. А я сидела и чистила, чистила…

Потом я выросла и разлюбила картошку.

Уже много лет не ем её.

Радио

У нас в комнате над столом висело радио – круглая чёрная тарелка. Я любила слушать сказки, спектакли, концерты. И очень нравилась мне песня «Самара-городок». Я вытаскивала вилку приёмника и кричала в розетку, чтобы мне спели ещё разок эту песню. Потом возвращала вилку на место, садилась и долго ждала повторения.

Наверное, меня никто не слышал, потому что про Самару-городок в этот день больше не пели.

Баня

Суббота, банный день – праздник для меня.

Я ходила в баню несколько раз в день, со всеми нашими соседками. Там продавали вкусную газировку с сиропом – тридцать копеек за стакан.

Маме я так и сказала, что когда вырасту, пойду в баню работать банщицей. А мама меня спросила, как же ты будешь там работать, ведь туда и мужчины тоже ходят? Газировка с сиропом манила непреодолимо, и я быстро нашла выход:

– Тогда я буду в бане продавать билеты!

Друг Вовка

В детский сад я категорически отказалась ходить за год до школы. Наша воспитательница Мария Ивановна была человеком жёстким и нередко поддавала нам. Мне это почему-то очень не нравилось, и я стала оставаться дома одна. Мама на работе, брат в школе.

И был у меня друг Вовка Кульков. Его родители снимали квартиру через два дома от нашего.

У Вовки мама не работала, поэтому Вовка тоже в детский сад не ходил. Как только мы просыпались, так сразу бежали друг к другу. Целыми днями играли вместе. Летом на улице, зимой – дома у Кульковых. Если меня кто-то обижал, то Вовка тут же налетал с кулаками на обидчика.