Прямой эфир (СИ)

Ускоряюсь, толком и не зная, где искать автобусную остановку, и намеренно не смотрю на промокшего до нитки Лисицкого.

— Стой! Я прошу тебя, — не прикасается. Лишь тянет пальцы к рукаву моего плаща, а тело уже реагирует, дергаясь, как от удара. — Давай поговорим? Всего лишь минуту!

Сколько их уже было? Сотни, тысячи, миллионы. Еще одна явно будет лишней.

Упрямо веду подбородком, тут же пряча его под воротом плаща, и, склоняя голову ниже, слежу за дорогой под своими ногами: лужа, трещина в плитке, бычок чьей-то сигареты…

— Я отвезу тебя, ладно? Ливень ведь, — не унимается Славка, то ли намеренно слегка отставая, то ли и впрямь не поспевая за моими шагами.

Спотыкается, ругаясь себе под нос, и вновь дышит мне в спину, разбавляя цокот каблуков звуками своей тяжелой поступи.

— Хоть зонт возьми!

Какая забота, верно? Только что этот дождь по сравнению с тем, что творится внутри меня? Что этот вечерний холод запоздавшего где-то лета, по сравнению с той мерзлотой, что подчинила себе мою душу? Глупые! Глупые люди, неспособные понять, что порою сердечная боль куда нестерпимей, чем жжение в кончиках окоченевших пальцев.

Торможу, заметив на парковке мигнувшую фарами иномарку, а человек в дорогом костюме, чьи брючины напрочь испорчены брызгами грязи, уже преграждает мне путь и хватает за руку.

— Прости, Лиза, какой я дурак! Хочешь, на колени встану? Только скажи, — кается Слава, словно не замечая людей, что торопливо бредут по своим делам: в дождевиках, прикрывая голову пакетом, кто-то делит один зонт на двоих…

— Только не молчи!

Самое время на него посмотреть: волосы облепили лоб, ресницы отяжелели от дождевой влаги, губы дрожат, а глаза умоляют о прощении. Только знаете, я к нему не готова. Мой запас понимания просто иссяк…

— Прощай, Слава, — произношу, горько улыбнувшись, и обхожу, оставляя позади студию, дотошного ведущего, редактора, что все же сдержала свое обещание и свела меня с адвокатом, воспоминания и друга. С собой я забираю только надежду, теперь вовсе не призрачную, и от этого серый вечер уже не кажется таким унылым.

— Сиденье намочишь, — стоит мне хлопнуть дверью и устроится рядом, Эвелина не упускает шанса для очередной претензии.

Проворачивает ключ в замке зажигания, даже не взглянув на одинокого Лисицкого, так и не сдвинувшегося с места, и уже ловко лавирует между поредевшими рядами машин. Вот чего я точно не планировала, так это народной артистки в качестве извозчика…

— Куда ехать — то?

Я и не знаю. Куда угодно, лишь бы подальше от всех, кто не поленился всадить в меня острый клинок.

— Ясно, — словно прочитав мои мысли, свекровь что-то шепчет себе под нос, настраивая нужную волну радиостанции, и когда салон заполняет знакомая мне мелодия, острым уколом отдающая в сердце, бросает на меня сочувствующий взгляд. — Не было у них ничего. Журналисты раздули скандал на пустом месте, а Юнусов прижал Таньку к стенке. Грозился контракт разорвать, если откажется от такого пиара.

Это когда-нибудь кончится? Даже на удивление сил не осталось. Безразлично пожимаю плечами, не испытывая ни радости, ни облегчения, ни легкой досады. Ведь что это меняет? Напротив, лишь еще больше доказывает, что у всего в этом мире своя цена, которую устанавливают не слишком-то заботясь о человеке, за чей счет повышают свои рейтинги.

— А эти фото с совместного отдыха, — неверно истолковав мое молчание, Громова продолжает свою речь, — чистая случайность. У нее был концерт неподалеку, а Игорь как раз приехал забрать детей. Я вместе с Ниной вывозила их морю.

— Мне все равно, — отзываюсь, больше заботясь о том, что толком и не знаю, как жили мои дети все эти месяцы. Чем занимались, чему успели научиться…

— Скажите, они уже сделали первые шаги? — не выдерживаю, и теперь сгораю от нетерпенья в ожидании ответа.

— Настька во всю по комнате носится, а Катя постоянно падает. Зато мое имя говорить научилась, — улыбается, оставляя руль, пока мы останавливаемся на светофоре. — Линой зовет.

Жжет мою кожу от этой слезы. Да и губы дрожат, так что, не придумав ничего лучше, закусываю кулак, отворачиваясь к окну. Они уже говорят! И, вполне возможно, называют мамой свою няню.

— Нина им твои фотографии показывает. Говорит, что так им будет проще тебя узнать, когда ты вернешься.

Дергаюсь, наплевав на то, что рыдания мои заглушают голос диктора из вечерних новостей, и прячу лицо в ладонях, больше всего на свете мечтая, чтобы слова этой женщины оказались пророческими.

***

Утро бывает разным. Пасмурным, ясным, морозным… неважно. Вовсе не погода задает ему настроенье. Мы сами, наши мысли и окружение добавляют необходимые штрихи к первой картине дня, и именно от выбранного нами цвета зависит, поселится ли улыбка на нашем лице. Моим цветом сегодня стал шоколадный…