Прямой эфир: В кадре и за кадром

Это был тот момент, когда каждый из участников

семинара должен был представить на суд московско-

го жюри свою собственную работу, и нас специально

просили в письмах привезти работы для показа и об-

суждения.

Я была всю жизнь примерной ученицей и даже

не думала, что можно приехать «пустой», поэтому

взяла последнюю эфирную работу. Это была про-

грамма о разводах и о любви из цикла «Точка зре-

ния», продолжалась она целых 54 минуты, там было

много постановок с участием актеров, много экспер-

тов и была одна главная мысль: «Развод гораздо более

серьезный шаг, чем женитьба, и последствия развода

всегда непредсказуемы». Вела нашу программу ми-

ловидная женщина-юрист. Там было много пафоса, но в целом мы с режиссером Михаилом Марашом

вложили в эту программу много души, искренности

и сочувствия.

Сагалаев пришел через десять минут после назна-

ченного срока и сразу перешел к делу.

— Давайте смотреть работы.

Тут-то и выяснилось, что работа есть только одна, то есть моя. А другие люди вежливо старались объ-

яснить «объективные» причины, по которым они

не привезли видеозаписи. К слову сказать, работали

мы тогда на монтажных аппаратах из Новосибирска

под названием «Кадр», видеолента была широкой, тя-

желой. Монтировали ее при помощи ножниц и скотча, и мой груз на 54 минуты составлял не менее десяти

НИНА ЗВЕРЕВА 46

килограммов. Это был тот самый момент в моей жиз-

ни, когда я ощущала тяжесть каждой эфирной минуты

в прямом смысле этого слова.

— Ну, и кто первый? — весело спросил кудрявый

парень в клетчатых штанах.

Молчание было ему ответом. Наш куратор Галина

Никулина растерялась и поглядела на меня. Я не хо-

тела быть первой. За предыдущие две недели учебы

я уже хорошо поняла, что моя программа состоит

из одних ошибок и лучше бы ее никогда не показы-

вать ни зрителям, ни друзьям. Лучше забыть о том, что я делала раньше, и начать работать по-новому.

Но все взоры сошлись на мне, и Сагалаев, который

было приуныл, радостно спросил:

— Сколько минут? О чем программа?

Я ответила, что о разводах, и занимает она 54 ми-

нуты эфирного времени. Другие члены группы на-

чали активно предлагать Сагалаеву устные рассказы

о своих эфирных победах, но он был тверд и после-

дователен. Он сказал:

— Нет ничего более скучного, чем рассказы о те-

левизионных программах. Если вы их не привезли, значит, они совсем не так хороши, как вам хочется

думать.

Можете себе представить, как относились ко мне

и к моему бенефису участники группы после такого

резюме! Тяжелая пауза, полная тишина. И вот уже

на экране возникают первые титры и первые кадры

моей нижегородской программы.

Я всегда говорю своим ученикам, что важный мо-

мент учебы — это просмотр своей работы глазами

других людей. Но это очень тяжелый урок.

ПРЯМОЙ ЭФИР 47

Никогда не забуду просмотр программы «Точка

зрения» в «Останкино» в 1976 году, потому что это

был провал, позор, несчастье моей жизни. Уже на пя-

той минуте просмотра люди начали посмеиваться, перекидываться репликами. Я понимала, что они

правы, что синхроны тяжеловесны, постановки при-

митивны, а призывы пафосны и бессмысленны. Я го-

това была отдать полжизни за то, чтобы программа

закончилась раньше, или за то, чтобы пленка вдруг

перестала крутиться. Но пытка продолжалась, люди

откровенно веселились, Сагалаев молчал, и эти

54 минуты показались вечностью.

Прошли последние титры, включили свет. Сага-

лаев спросил зал:

— Как ваше впечатление?

Мои одногруппники, которые годились мне в отцы

и матери и на протяжение двух недель учебы демон-

стрировали свою симпатию, не скрывали скепсиса

и ехидства, радостно указывая на проколы в програм-

ме. Сагалаев слушал, ничего не говорил, что-то запи-

сывал в блокноте. Я сидела как мертвая. Казалось, уже

ничто не может возродить во мне жизнь — настолько

было больно, и ощущение позора поселилось в душе, не давало дышать, двигаться, думать. Я мечтала толь-

ко об одном — чтобы поскорее все закончилось. Это

было как стриптиз поневоле. Тебя раздели, а теперь

еще и обсуждают.

Когда высказались все участники семинара, Са-

галаев весело и ободряюще поглядел в мою сторону

и сказал:

— Вы знаете, я согласен со всем сказанным, но у меня остался только один вопрос, вернее два

НИНА ЗВЕРЕВА 48

вопроса. Первый: почему вы не привезли свои ра-

боты? Не потому ли, что не хотели стать предметом

обсуждения в профессиональной среде?

Он сделал паузу, а затем заметил:

— Молчание — знак согласия. А теперь второй

вопрос, совершенно конкретный: поднимите руки, кто в арсенале молодежной редакции имеет проекты

о любви и разводе? Кто? Поднимите руки!

Не было ни одной руки. И тогда он сказал: — Самое смешное, что я согласен со всеми ва-

шими замечаниями в адрес показанной программы, но в данной ситуации я считаю, что мы должны на-

градить аплодисментами тех людей, которые подни-

мают человеческие темы и не боятся выносить свои

работы на суд профессионалов. Только такие люди

могут добиться успеха.

Он зааплодировал, кто-то похлопал ему в такт.

Я готова была провалиться от стыда и от счастья. Та-

кое тоже бывает.

Ровно через два года именно Сагалаев потребовал, чтобы моя программа «Круглый стол вокруг станка»