— Они не раскольники, Виталик, — и Ольга снова улыбнулась своей джокондовской улыбкой. — Я же вам говорила, что хлыстовство возникло до раскола. Хлысты не отрицают православия в его современном виде, как это делают старообрядцы. Они даже в православные храмы иногда ходят, просто они по-другому понимают христианство... А на контакт они идут — не очень охотно, но всё-таки идут. Главное, чтобы они вам поверили, чтобы не видели в вас врага... Но у вас все получится, я не сомневаюсь. Скорпион — очень сильный знак. Вы знаете, что это самый сексуальный знак гороскопа?
— Я это чувствую, — ответил Виталий.
Голоса, доносившиеся с кухни, зазвучали громче, потому что дверь открыли. В комнату вошел Борисов с пухлой папкой подмышкой. Беглым, но внимательным взглядом оценил диспозицию.
— Ну, что? Ты все о сектантах разузнал?
Виталий вопросительно посмотрел на Ольгу.
— Да, наверное, того, что я рассказала, будет достаточно. Если появится необходимость, мы ещё об этом поговорим... Потом.
— Непременно, — заверил капитан.
— Ну, вот и хорошо... — Борисов положил папку в дипломат и выжидательно остановился около двери. — Спасибо за чай, нам пора. Надеюсь, что вы понимаете всю секретность сообщенной вами информации...
— Конечно, конечно, — перебил его Кузнецов. — Можете быть абсолютно уверены в нашем молчании.
— Умрём под пытками, а тайны не выдадим, — совершенно серьезно сказала Ольга, и Виталию почему-то показалось, что она знает намного больше, чем сказала ему. Всю дорогу, пока они с майором шли к ближайшему скверику; Ларькин развлекался тем, что представлял себе Ольгу под пытками.
Иван дождался, пока мать пойдет доить корову, и незаметно выскользнул из дома. Меньше вопросов — и всем спокойнее. К дому Данилы, или сионской горнице, как называли свой молельный дом хлысты, Иван почти что бежал — Данила сказал «приходи в семь», а сейчас почти восемь. ещё подумает, что он, Иван, не хочет видеть ни его, ни других братьев.
Данила, в длинной белой рубахе, подпоясанной красным поясом, ждал его на крылечке.
— Пришел? Вот и хорошо. Все уже собрались, тебя только ждем. Ну, заходи, заходи.
Просторная изба Данилы была почти битком набита народом. В углу тускло поблескивали зажженные свечи, и сладко пахло ладаном. Иван протиснулся между стоящими у самого входа и встал, прислонившись к стене. Вслед за ним зашел Данила; увидев его, народ мгновенно умолк, и в комнате стало совершенно тихо, слышно было только потрескивание стеариновых свечей. Данила помолчал, собираясь с мыслями, и, размашисто перекрестясь, начал:
— Братья и сестры! Помолимся дружно, порадеем Христа ради.
Толпа оживилась, и десятки рук замелькали в воздухе, творя крестное знамение. Данила запел:
— Боже ты наш, Боже, Боже, отец наших... Братья и сестры, собравшись в тесный круг, тут же подхватили:
— Услыши ты, Боже, сию ти молитву, Сию ти молитву, как блудного сына, Приклони ты ухо к сердечному стону, Прими ты к престолу текущие слезы, Пожалей, Создатель, бедное созданье. Предели нас, Боже, к избранному стаду, Запиши, родитель, в животную книгу, Огради нас, бедных, своею оградой...
Иван стоял рядом с Данилой и тоже пытался подпевать. Слов он толком не знал, мотив тоже не удавался, но он мычал изо всех сил, стараясь войти в то удивительное, восторженное состояние, которое обычно посещало его на радениях корабля.
Люди божьи допели свою песню и отошли из середины комнаты. Данила встал на колени и, кланяясь во все стороны и крестясь обеими руками, заголосил:
— Простите меня, братья и сестры! Простите меня, Христа ради, недостойного. Ради духа святаго, ради мати нашей Богородицы, простите меня, грешного!
Братья и сестры, все по очереди, подходили к нему и, падая на колени и крестясь на него, как на икону, говорили:
— Прости ты нас, батюшка, и благодать духа святаго призови на нас, грешных.
Иван тоже подошел к кормщику Даниле, и, опускаясь на колени, он уже чувствовал, как горячий ком подкатывает к горлу и глаза начинают чесаться от выступающих слез.
Данила поднялся, подошел к столу, вынул из него толстенную книгу в потрепанном кожаном переплете и, открыв наугад, начал читать нараспев:
— Ибо так говорит Господь Бог: вот, я сам отыщу овец моих и осмотрю их. Как пастух проверяет стадо своё в тот день, когда находится среди стада своего рассеянного, так я пересмотрю овец моих и высвобожу их из всех мест, в которые они были рассеяны в день облачный и мрачный...
Потом Данила всё так же нараспев читал жития каких-то, ещё неведомых Ивану святых. И от рассказа о том, как все эти люди страдали и отдали свою жизнь за Христа и за веру, Ивану становилось больно и хорошо, и он представлял, как тоже, если будет необходимо, отдаст свою жизнь за Христа.
Закончив читать, Данила поднялся из-за стола.
— Скажи слово, батюшка, просвети нас, неразумных, — раздались голоса в толпе.
Данила оглядел свой корабль с отеческой улыбкой на просветлевшем лице и стал говорить поучение.