Прямой наводкой по ангелу

Ни после Нового Года, ни к лету жилой дом не сдали. В июле Анастасия взяла отпуск, поехала в Москву. Подала новое прошение для прописки на жилплощади матери. Обещали в течение двух-трех месяцев ответить на запрос. Параллельно она подыскивала и место работы. Хотела устроиться в сфере искусства, в консерватории ее еще помнили; пару раз прослушивали, да пальчики уже не те — на зоне отморозила, виртуозной гибкости нет. Пришлось вновь обратиться к физике, вопреки всему, пошла в институт, обещала Максиму Филатову.

Филатов, теперь рядовой доцент кафедры, раздобыл ее адрес у матери, писал ей регулярно, вначале раз в месяц, потом чаще и чаще. Его письма были по-фронтовому сухи и откровенны: «С женой подали на развод. Сына очень жалко, скучаю. Мне его не показывают. Живу в Подмосковье, у тети. Обещают дать комнату в общежитии. Здоровье чуть шалит, в санаторий поехать не смог из-за эксперимента. Надеюсь до конца года завершить опыты и уже в следующем году выйти на защиту докторской. Выступил на научной конференции — много было споров вокруг моего доклада. Пожалуйста, дорогая Анастасия, пиши. Искренне, твой друг, Макс Филатов».

— Я так рад, так рад! — пожимал обе ее руки Филатов, — пойдем, — он провел ее в маленькую, тесную лабораторию, где всюду: на полу, на полках, на столе валялись всякие инструменты, оборудование, пузырьки. Все работало, все кипело, булькало, а запах, точнее — не чем дышать. И тут же на столе грязный чайник, недопитый, круто заваренный чай в стакане, всюду окурки, пустые пачки из-под сигарет, дым пластами висит. В углу раскладушка.

— Извини, иногда приходится ночевать, — он заправил грязную постель.

— Знаешь, Настя, я так благодарен тебе! Меня турнули из деканата, и я так рад! Теперь все время занимаюсь любимым делом.

— Тут ведь нечем дышать! У Вас легкие…

— Да-да, сейчас включу вытяжку. Просто она так шумит.

Через пять минут Анастасия уже задыхалась, не выдержав, выскочила. Следом вышел и Филатов:

— Пойдем сегодня в кино, я установку отключу.

Только сейчас Анастасия заметила, как он сдал: под глазами синющие круги, а кожа, даже не бледная, а с каким-то дымчатым, как воздух в его лаборатории, оттенком, и лишь в глазах блеск, жизнь.

— Максим, так нельзя, вы сгубите себя.

— Не-не, не волнуйся, я абсолютно здоров. Установку часто отключать нельзя, каждые четыре часа снимаю показания, кха-кха-кха. Прости, — достал он из кармана далеко не свежий носовой платок. — Настя, я свершу такое открытие, все подтверждается!… Ты должна возвратиться в Москву. Мне поможешь, столько материала! Мы вместе защитимся — ты кандидатскую, я докторскую, и дальше продолжим исследования.

Билеты достали только на последний сеанс. Весь фильм он держал ее руку в своей сильной, прохладной, влажной руке, и лишь когда начинал кашлять, обеими руками сжимал рот, чтобы никому не мешать.

После фильма он провожал ее домой, все также не выпуская руки. Летняя ночь в Москве была светлая, теплая, умиротворяющая.

— А вы где будете ночевать? — уже у подъезда поинтересовалась Анастасия, а Максим с фронтовой откровенностью:

— Последняя электричка ушла. Институт закрыт. Есть вокзал.

— Да ты что!? — встрепенулась она, и буквально силком потащила Филатова к себе домой. — Я сегодня такой борщ сварила, заодно проверишь мои кулинарные способности. — Мужика в дом, заполночь, где это видано? — громыхая всем, что попадало под руку, возмущалась мать, не скрывая своих чувств от гостя.

А когда Анастасия пошла на общую кухню, пошла вслед за ней:

— Ты что, этого чахоточного на ночь пригласила? В одну комнату коммуналки! Ты хочешь всех нас заразить?

— Мама, потише… Он не чахоточный, ранен в легкие. Это Максим, Филатов Максим, мой однокурсник. Он один меня на собрании защищал.

— Вела бы достойно — защищали все. Я больше полувека прожила, а пальцем показывать, третировать себя повода не давала. Дожила — дочь мужика в дом привела… Да и было бы что, а то кривой, больной…

— Мама, перестань. Это дважды раненый фронтовик. И не мужик, а доцент, без пяти минут доктор.

— Пусть хоть и академик, вид и говор и него мужицкий, даже ударения неправильно ставит — доцент! А травить заразой себя и свое жилье — не позволю.

С подогретой кастрюлей вернулась Анастасия, а Филатова в комнате уже нет. Она бросилась за ним.

Чуть ли не до зари они гуляли по Москве, отчего-то все время смеялись, веселились, даже песни пели. На рассвете Максим предложил пойти на вокзал — чай пить. Оказывается, буфетчица его знала. Когда он поднес к столу чай с бутербродами, от него уже разило водкой.

— Настенька, пойми! Мне за вредность положено. Ведь водка, она все стерилизует, очищает.

После, когда уже город и вокзал пробудились, они нашли место где сесть. Анастасия не заметила, как заснула, а проснулась, голова ее покоится на коленях Максима, гладит он нежно ее сбившиеся волосы, терпеливо бережет ее покой.

Вопреки ожиданиям мать дома с ней особо любезна: