Прямой наводкой по врагу

В моем взводе оставалось по два коня на орудие, поэтому крутой подъем из неширокого русла реки на заснеженную пойму пришлось одолевать совместными усилиями лошадей и людей. Стояла ясная ночь, и я осмотрелся. До первых зданий села, стоявших на пологом скате пригорка, было метров двести. Справа смутно виднелись две копны. Стараясь не шуметь, мы добрались до крайнего двора, и я приказал ездовым укрыть передки за копнами, но лошадей не выпрягать. Пушку Исмайлова (Калкатина недавно ранило) мы направили вдоль улицы, орудие Сенченко оставили рядом с домом (оно было неисправно, и мы ожидали прибытия полкового арттехника). Отдав распоряжения командирам орудий, я вошел в дом. Это было одноэтажное кирпичное здание. Ступеньки за входной дверью привели меня в чуть освещенное коптилкой подвальное помещение. Здесь находилось с десяток солдат и офицеров, почти все курили, слышались негромкие разговоры. Я доложил командиру роты о прибытии, рассказал, где мои пушки, он же посетовал, что солдат у него осталось раз-два и обчелся, да и в двух других ротах, занимающих соседние дворы, примерно по столько же. Посоветовал мне прилечь в уголке: «Ты же знаешь, что фрицы по ночам не воюют», но я ожидал арттехника, да и немцы были слишком уж близко.

Среди находившихся в подвале увидел минометчиков: недавно прибывшего в полк командира роты 50-мм «самоваров» хмурого усатого лейтенанта Педина и подчиненного ему командира взвода, тоже лейтенанта, но безусого и улыбчивого, киевлянина Бамма. Мы недолго беседовали втроем, у каждого были свои заботы.

Несколько раз я выходил из подвала, чтобы проверить, не уснули ли часовые у орудий, подходил к ездовым. Далеко за полночь появился со своим небольшим, но увесистым чемоданчиком арттехник лейтенант Симунин. Повозившись с пушкой около часа, он объявил, что все в порядке, но, прежде чем п�кинуть нас, решил немного отогреться в подвале. Когда я очередной раз вышел наружу, луны не было видно, стало темнее, стрельба совсем утихла. Около пушек бодрствовали дежурные. Подумалось: «Кажется, все спокойно. Можно поспать часок».

Первый «драп-марш»

Я уже собрался вернуться в подвал, но в эту минуту тишину разорвали треск пулеметных очередей, шипение и разрывы мин. Ночную темень прочерчивали светящиеся дуги трассирующих пуль. В глубине села один за другим вспыхивали огни сигнальных ракет. Вот несколько мин разорвалось там, где стоят наши передки, загорелась одна копна, за ней другая. Орудийные расчеты изготовились к бою, но вдоль улицы видны только вспышки выстрелов, непонятно, наших или противника. Вдруг дружно затарахтели немецкие «шмайссеры», и тут же мимо нас пробегают в сторону реки несколько полусогнутых фигур наших солдат, за ними еще и еще. Начался ночной «драп-марш». Это паническое бегство уже не остановить. Командую: «Бегом за ездовыми! Пушки в походное положение!» Появляется один передок, второй, увы, остался без лошадей. Цепляем первое орудие и отправляем к реке. В помощь ездовому второго орудия побежал Симунин, они вдвоем потянули к реке передок. Второй расчет с моим участием катит по снегу свою пушку, но до реки еще ой как далеко. Последними мимо нас пробегают «самоварщики» с плитами и трубами своих минометов за плечами. Мы остались одни на плоской пойме. Устали, но продолжаем катить пушку. А в это время немцы уже вышли на окраину села и начинают прицельно стрелять по нас. Одна пуля разорвалась, ударив по щиту орудия. Мы залегли. Велю командиру орудия Юсупу Исмайлову, лежащему на снегу рядом со мной, снять с пушки панораму и затвор, а затем — ползком к реке, на лед. До реки еще метров семьдесят, но мы в белых маскхалатах, да и видимость пока неважная, так что добрались без потерь.