Читаем Прямой наводкой по врагу полностью

Всеобщему благодушному настроению способствовали не только ласковая погода и немыслимая на войне звенящая тишина, но и возможность согреть вдоволь воды для купания и стирки, ну и, конечно, нехитрое, но достаточно обильное регулярное горячее питание. К этому добавлю очень редкие визиты полкового начальства и неутомительные каждодневные учения. У меня в эти дни был еще один повод для хорошего настроения: недавно мне было присвоено звание гвардии младшего лейтенанта, и здесь я впервые получил «командирский паек» (включая ароматный табак вместо отвратительной махорки) наравне с остальными офицерами батареи.

Пятеро офицеров и полтора десятка солдат нашей батареи расположились на просторной усадьбе семьи из трех человек, назову их Корнеевыми. Офицеры жили в доме хозяев, а солдаты спали в сарае на сене. Две уцелевшие в минувших боях пушки мы поместили в небольшом фруктовом саду рядом с домом. По ночам около пушек находился часовой. Взвод боепитания, старшина, повар, ездовые, обоз, орудийные передки и вся наша «конная тяга» размещались в двух усадьбах на противоположной стороне улицы. Командир батареи, старший лейтенант Винокуров, отшельник по натуре, жил в маленьком соседнем доме.

* * *

Владелицей усадьбы, где мы остановились, была Анна Васильевна Корнеева, лет сорока пяти, высокая полная блондинка с правильными чертами миловидного лица. Бросались в глаза ее пышные косы, собранные на затылке в большой тугой узел. Опущенные книзу уголки губ на спокойном лице говорили о какой-то затаенной печали. Позже мы узнали, что в Ростове-на-Дону жил ее двадцатипятилетний сын, связь с которым оборвалась минувшей зимой. По утрам Анна Васильевна уходила на работу в поселковый совет, где занимала какую-то ответственную по местным масштабам должность. Днем появлялась, сначала возилась с коровой, затем обедала и снова шла в совет, на этот раз ненадолго.

Усадьба Корнеевых была обнесена глухим забором. Рядом с калиткой стоял деревянный одноэтажный дом не то с крыльцом, не то с террасой. День-деньской здесь сидел в кресле пораженный параличом одноглазый муж Анны Васильевны. Ему лет пятьдесят, он всегда ухожен, аккуратно одет, выбрит. На нем старого образца гимнастерка без знаков различия, на груди потускневший орден Красного Знамени, полученный, кажется, за отличие в боях Гражданской войны, с которой Корнеев вернулся без одного глаза. Правая рука парализована и обычно лежит на перевязи. Я всегда старался обходить его стороной, мне было как-то не по себе смотреть на его перекошенное лицо с черной повязкой, закрывающей правый глаз, и бессмысленным взглядом левого, который, казалось, вот-вот выйдет из глазницы. Если оказываешься рядом, Корнеев сразу же пытается заговорить с тобой, но вместо речи издает нечленораздельные звуки. Видя, что его не понимают, возбуждается и начинает истерически рыдать. Через минуту к нему подходит седая старушка-мать, берет сына за парализованную правую руку, что-то шепчет в ухо, и спустя минуту-другую он утихает. Если такое случается, когда Анна Васильевна дома, она выходит на крики мужа и, не произнося ни звука, приподымает его с кресла и уводит, точнее, уносит в дом. Истерика прекращается мгновенно...

Итак, к троим обитателям дома Корнеевых прибавилось пятеро офицеров. Нас поместили в самую просторную комнату, столовую. Кроватей здесь не было, и хозяева предоставили нам несколько половичков из старых стеганых одеял. В нашу пятерку входили тридцатипятилетние политрук батареи Степан Сысолятин, замкомбат Алексей Акимов и командир взвода боепитания Григорий Бречко, а также двое двадцатилетних — мой фронтовой напарник и друг лейтенант Иван Камчатный и я, оба — командиры огневых взводов.

Наше с Ваней сближение началось, когда я был назначен командиром первого огневого взвода, сравнявшись с Ваней по занимаемой должности. Весной 1943 года мы уже были друзьями. Несмотря на большую разницу в происхождении и условиях довоенной жизни (Ваня вырос в селе), хорошо понимали друг друга. Иван был опытнее меня во многом, что требовалось знать и уметь в условиях фронтовой жизни. С готовностью передавал мне свой опыт.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги