Пряная штучка

– Перец? Божечки! У тебя же аллергия на перец!

Вскочив из-за стола, я бросилась к кухонному прилавку и схватилась за банку с кардамоном, а когда попробовала пряность на вкус, то принялась отплевываться. Вместо восточной специи внутрь кто-то засыпал пряный жгучий перец от нового поставщика, с такой остротой, что к нему приложили длинную инструкцию и посоветовали не добавлять в еду больше трети унции. А я-то думала, что кардамон старый попался, поэтому пах по-иному…

– Φреда отравила? – чуть слышно пошутил Этан, а секундой позже раздался тяжелый грохот и звон разбитой посуды. Мы резко оглянулись к обеденному столу, но лавочник за ним не сидел, он без сознания валялся на полу.

– Похоже на то, – ошеломленно кивнула я.

Терять время на то, чтобы привезти целителя в лавку, мы не стали – кое-как заставили Φреда выхлебать горькую настойку из лавра, помогающую при аллергии, и поволокли в городскую лечебницу. К несчастью, в узкой торговой улочке было невозможно найти извозчика. Подозрительно хрипящего врага Этану пришлось взвалить на спину и тащить на проспект, где обычно дожидались клиентов наемные экипажи. В расстегнутом пальто я семенила следом и от страха не чувствовала холода. Ноги Фреда безвольно волочились по брусчатке, и в голову почему-то лезли совершенно идиотские мысли о том, насколько сильно исцарапались носы туфель.

Забраться в салон экипажа с тяжелым грузом на закорках оказалось тяжело. Этан перевалил лавочника в проход. Фред плюхнулся спиной, глухо стукнувшись затылком о пол.

– Надеюсь, у него крепкий череп, – пробормотала я, помогая плотнику посадить болезного на скамью. Бедняга лавочник, походивший на безвольный куль, все время сползал. Я была вынуждена подпереть его плечом, чтобы сидел ровно, как болванчик, но едва экипаж тронулся, как он с размаху уткнулся носом мне в колени и принялся кряхтеть, словно собирался отдать концы.

– Не покидай меня, – себе под нос пробормотала я.

– Мне неудобно, – снова зашептал он.

Тут мне ответить было нечего, разве что с сожалением мягко похлопать страдальца по голове. Возвращать Фреда обратно в вертикальное положение было страшно. Скрюченный в неудобной позе, он всю дорогу сопел в мои юбки.

– Этан, – тихо позвала я, – сколько дают за непредумышленное?

– Если ты расскажешь судье о свидании в постоялом дворе, то тебя оправдают, – отозвался он вместо того, чтобы уверить, мол, не переживай, Александра Колфилд, Фред выживет и по-прежнему будет с радостью прибегать на твою кухню в надежде, что его еще раз напоят или накормят чем-нибудь убийственным.

– Тьфу, на тебя! – буркнула я.

– Холодно сегодня, – буркнул Этан, застегиваясь на все пуговицы.

– Угу, – печально отозвалась я, запахивая полы пальто, и тут до меня дошло, что бедняга Оутис прижимался щекой к моим коленям не только обутый в одну туфлю, но еще и без верхней одежды. Мы так всполошились, что забыли его одеть! Другими словами, никто не гарантировал, что если он выживет после аллергического приступа, то не умрет от лихорадки.

Тут я заметила, что одна ступня у Фреда голая. Пока мы его заталкивали в экипаж, то потеряли туфлю с носком.

– Светлый Божечка, меня точно посадят, – пожаловалась я в пустоту. От страха за жизнь верного кавалера (ну, и за свою свободу) у меня к горлу подступил комок горьких слез.

– Не бойся, Алекса, мы будем носить тебе в исправительный дом передачки, – не придумал лучшего способа поддержать страдающую домоправительницу Этан.

– Эй, господин Гровер! – рявкнула я. – Ты, вообще, сейчас лучше не делаешь!

– Я просто с тобой честен.

– Ты выбрал для честности неудачный момент!

Наконец за окнами появилось здание лечебницы, по виду совершенно вымершее, и мы начали выгружаться. Этан снова взвалил Фреда на спину. Я попрыгала вокруг и подхватила разутую ногу, чтобы не волочилась по брусчатке. Неповоротливым омнибусом мы устремились к дверям лечебницы. Нога оказалась почему-то очень увесистая, все время хотела выпасть из рук. В глубине души даже стало жаль плотника, ведь если часть Фреда была настолько тяжелая, то каким же неподъемным был целый Фред?

Мы ворвались в приемный покой, где за столом спокойно подремывала санитарка, и Этан прохрипел:

– Человек умирает!

Секундой позже он рухнул, как подкошенный, придавленный тяжестью ноши. Сама не знаю почему, но ногу лавочника я не выпустила, так что кувыркнулась на ледяной пол рядом с мужчинами и сильно ударилась плечом. Откатилась, тряхнула головой, пытаясь прийти в себя.

– Какой из них умирает? – обратилась ко мне санитарка, выскочившая из-за стола.

– Уже оба, – промычал снизу вжатый в каменные плитки Этан.

Все пациенты городской лечебницы лежали в огромном холодном зале с пожелтевшими от влажности стенами. Койки были разделены ширмами из белых простыней, отчего возникало обманчивое впечатление, будто каждый больной лежал в отдельной палате. В широком проходе посреди помещения раскаленная жестяная пека.