Пряная штучка (СИ)

— Это — не название, а предупреждение! — тут же пошла спорить Стаффи, пытаясь доказать основательность придуманной чуши. — Пусть сразу понимают, что должны иметь, чтобы не получить ожога гортани! Именно так проявляется милосердие и человеколюбие! Я тебе как целитель заявляю.

— Ты недоученный целитель животных! — взъерепенилась я.

— Но его же я лечила. — Она ткнула пальцем в сторону притихшего Ирвина.

— Ты его чуть не убила!

— А ты напоила снадобьем для растирания ног!

— Госпожа Алекса, а можно я вытащу свои бумажки из кастрюльки? — взмолился подмастерье. — Боюсь, вы мне вцепитесь в волосы, когда их зачитаете…

Тут в кухню вошел взмокший, облепленный стружками Этан. Он окинул моментально съежившегося Ирвина обвинительным взглядом, мол, прохлаждаешься, пока я рискую здоровьем на чердаке?

— Чаек, смотрю, попиваете? — скривил он губы. Не успела я пикнуть, как плотник схватил с подноса кружку с настойкой и опрокинул в себя. На кухню обрушилась испуганная тишина. Мы замерли, с ужасом воззрившись на оцепеневшего дегустатора. Некоторое время он хлопал глазами, а потом очень медленно, как будто боясь, что изо рта вырвется пламя, выдохнул.

— Что… — Голос сел до хриплого скрежета. Этан кашлянул в кулак, отставил кружку и тихо спросил: — Что за странный чай вы пьете в середине дня, пока все приличные люди работают?

— Вообще-то, это была перцовая настойка, — тихо ответила я, отчего-то боясь говорить в голос. — Хочешь огурчиком закусить?

Он вытянул губы, шмыгнул носом и буркнул:

— Переживу.

Потом развернулся и вышел. Через дверной проем мы следили, как сосед твердой походкой направлялся к лестнице.

— Думаете, пошел умирать? — шепотом спросила Стаффи.

— Что ж вы такое говорите? — испугался Ирвин.

— Полагаешь, если ты сумел выжить, то всем так везет? — фыркнула подруженция и со знанием дела заявила: — Мерзостные типы всегда предпочитают помирать в одиночестве. Как коты…

Ирвин вскочил из-за стола, проскрежетав по полу ножками табурета. Видимо, решил броситься следом за наставником на тот случай, если бедняга, испробовав жгучего зелья, действительно попытается отчалить к Светлому Богу. Но Этан вдруг развернулся на пятках и пошагал обратно. Может, на всякий случай решил попрощаться? Мы тут же заняли свои места, как будто вовсе не подглядывали за его гордым отбытием на тот свет.

— А как ты, говоришь, назвала огненную воду? — поинтересовался он.

— Огненная вода? — непонимающе моргнула я.

— Видишь, иногда даже ты можешь придумывать отличные названия! — указав в меня пальцем, насмешливо подмигнул Этан. — Растешь, Алекса!

Судьба перцовки от «Пряной штучки» была предрешена. Дегустировать «Огненную воду» у себя мы побоялись, чтобы не превратить лавку пряностей в клуб измученных жизнью пьяных домохозяек (мне идея пришлась по вкусу, из-за преотвратительного настроения Этана беспокоилась о дамах). Пришлось приготовить несколько бутылок и отдать на пробу в городской трактир. На следующее утро, мы ещё не успели открыться, а в двери колотил сам хозяин питейного заведения, чтобы дать заказ на партию.

К слову, ночью в четверг кто-то снова стащил вывеску, и настроение у Этана улучшилось. Ровно на пять минут.

ГЛАВА 5. СВИДАНИЕ С ОСЛОЖЕНИЯМИ

— Сорок шиллингов за все! — объявил старьевщик, разглядывая сокровища из садового домика.

— Вы, верно, шутите, уважаемый! Смотрите, какая преотличная тяпка! — уронив на землю вязаную шаль, для наглядности я схватила ржавую тяпку, ровесницу торговой лавки, и потрясла в воздухе. — Она прослужит еще лет двадцать не меньше!

С остервенением я вонзила ржавый нос садового инструмента в землю. Раздался предательский треск, и черенок хрустнул как раз у железного основания.

— Ладно, тяпка была плохим примером, — пробормотала я, поднимая шаль, а заодно белый горшок с удобной ручкой и большим синим цветочком на пузатом боку. — Гляньте, какой отличный горшок! В него можно посадить цветы. Например, домашние розы. А вы говорите рухлядь.

— Дамочка, никто не будет сажать цветы в ночную вазу, — сморщился от вида посудины старьевщик. Непрошено в голове мелькнула мысль о том, чем именно наполняли вазон прежде, чем в доме был поставлен человеческий ватерклозет. Я моментально горшок отбросила.

— А как вам вот это? Настоящая фарфоровая кукла двадцатилетнего возраста, — потрясала я игрушкой, наряженной в почерневшее от пыли кружевное платьице. — Раритет, таких теперь днем с огнем не найдешь!

— У куклы выколупан глаз.

— Правда, что ли? — Я посмотрела в личико игрушке, глаза действительно не имелось. Оставалось изобразить праведный гнев: — Не понимаю, вы старье скупаете или бриллианты в залог берете!

Нам обоим становилось очевидным, что бой за стоимость моего, вернее, дядькиного хлама был проигран. Я стала заметно замерзать и хотела вернуться в тепло. Пришлось сдаться:

— Сколько, вы говорили, дадите за все эти богатства?

— Тридцать шиллингов.

— Вы говорили сорок! — возмутилась я.

— Тридцать пять, — надул щеки старьевщик.

— Сорок и не пенни меньше!

— Ну, тогда тоните в своем хламе. — Он развернулся и уже направился к задней двери дома.