Пряничный домик в черном городе (СИ)

Залезаю внутрь и замираю, шумно выдыхая… Не во что мне было переодеться, а Дасту о таком сказать просто язык не повернулся. Хотелось сгореть живьём от неловкости и злости к себе одновременно, и я зарываюсь руками в волосы, сгибаясь пополам и садясь на теплую солому. Рюкзак тоже промок, и я откидываю его подальше, чтобы не мочить постель. Лбом упираюсь в мокрые, холодные колени, периодически ходившие ходуном от дрожи. “Дура, дура, дура” — стучало в голове, а душа негодующе толкалась внутри, требуя немедленно сознаться в таком мелочном вранье. Но выйти наружу не позволяла вновь всколыхнувшаяся от пережитого стресса социофобия, пригвоздившая меня к месту намертво. Я бы сейчас даже к Файлер не выползла, если бы она позвала.

Слышу снаружи чужие шаги и замираю, как мышь, но ничего такого не происходит. Лишь в палатку пролезает костяная рука, лаконично протягивающая мне стопку сухой одежды под мой полный изумления вдох. Я аккуратно взяла вещи, и рука скелета тут же исчезла, как и звук удаляющихся шагов… Такое простое действие, от которого стыдно меньше не стало, но спокойнее – да. Я нетерпеливо переоделась, быстро избавляясь от холодных вещей, включая нижнее бельё и надевая все сухое… И даже мужские боксёры, за неимением альтернатив, которые мне предусмотрительно предоставили. Чуть влажный красный шарф я оставила, аккуратно заворачивая его поверх мужской толстовки. От безвыходного смятения хотелось закрыть глаза и побиться головой обо что-то твердое, приводя себя в чувство. В груди отчего-то ужасно щекотало, а руки тряслись, от холода или напряжения – я уже не понимала и не хотела разбираться, торопливо выбираясь из палатки, словно оставшиеся там мысли могли мне навредить.

Друзей снаружи не было, и я просто бесцельно пошла по полю, придирчиво рассматривая горизонт, словно в любой момент там могла появиться новая опасность. Волнение, волнение, волнение… Как же мне надоели его острые иглы в душе, и стараясь отвлечься, я закрыла глаза и подняла голову к небу, останавливаясь. Позволяя ветру перебирать волосы, играться с кончиками шарфа, высушивая его, приносить запахи полевого разнотравья, в котором преобладал медовый аромат ромашек и терпкий – солнечной пижмы. Слушая, как высоко свистят редкие ласточки, а на дальнем конце заброшенной пасеки заводит свой стрёкот коростель.

— Другое дело, Брай, тебе идёт, — слышу позади мужской голос и вздрагиваю, порывисто обернувшись, — легче, птенчик, — очень тихо говорит Даст. Под алыми огнями глаз едва видно слабый румянец, словно глаза дают слабый отсвет на белоснежные кости или как если бы напекло солнце, — держи, — он протянул мне незамеченную прежде кружку, полную травяного чая с явным ароматом земляники, которую я так любила, но ни разу не видела в лесу здесь. Где же он ее находит?

Аккуратно беру чашку с горячим напитком и, наконец, прихожу в себя. Его немного мерцающие, пристально рассматривающие меня глаза будто привели меня в чувство, и я искренне улыбаюсь от мягкого чувства тепла, которым откликается на его присутствие моя душа.

— Спасибо, Даст… И за одежду… Прости, мне было неловко просить тебя… — я упорно смотрела в чашку, где сверху плавает соцветие чабреца.

— Легче, Брай… Всё хорошо, — его приятный тембр действует не хуже чая, который он мне принес, — не бойся черного вихря. Они бывают редко, и сюда тот не дошел… Эта штука быстро распадается, на самом деле, — скелет ободряюще улыбнулся и кивнул на кружку в моих руках, — пей.

Я послушно сделала глоток, прикрывая глаза от того, насколько было вкусно. Даже до наступившего конца света не пила ничего подобного!

— Ух ты… Даст, это потрясающе! Спасибо, — почти залпом выпиваю половину кружки, игнорируя то, как чай обжигал горло и язык, — а ты будешь?

— Хех, спасибо, птенчик… Тебе нужнее, а то опять простудишься, — скелет подмигнул мне, и мы пошли к друзьям, которые весело о чем-то болтали на веранде. Даст шел задумчивой, расслабленной тенью, иногда бросая на меня внимательные взгляды, пока я медленно раскладывала собственные эмоции по полочкам, постепенно утихомиривая беспокойство. Файлер и вовсе выглядела как ни в чем ни бывало: девушка научилась жить настоящим, чтобы не бередить раны прошлого и не думать о возможном тяжёлом будущем, и это вызывало у меня уважение. У меня так пока не получалось…

Я села на широкую незанятую скамью, допивая согревающий меня чай, унимая холод в пальцах, плотно прижатых к горячим стенкам посуды, вслушиваясь в суть беседы друзей, но ничего не говоря, предпочтя просто наслаждаться течением чужого спокойного разговора. Рядом присел Даст, касаясь своим плечом моего, отчего росток неловкости хотел было вырасти в моей душе, но быстро сменился на чувство уюта и спокойствия, которые приносило с собой его согревающее присутствие и спокойное, размеренное дыхание.