Пряные ночи

Царь Арманус тоже разгневался на юношей и сказал: «Правильное решение ты принял, о дитя мое! Да не коснется благословение Аллаха этих юношей и всех детей, которые совершают такие поступки со своими отцами. Однако, сын мой, вспомни такую поговорку: кто не думает о последствиях, тому судьба не друг. Эти двое все-таки твои дети, и не должно тебе лишать их жизни своей рукой, иначе придется тебе выпить горечь убийства и раскаиваться в их смерти, когда это будет уже бесполезно. Пошли одного из невольников: пусть он убьет их где-нибудь в пустыне, подальше от твоих глаз. Ведь не зря говорится: «Быть вдали от любимого лучше мне и прекраснее — не видит глаз, не печалится сердце»».

Услышав от своего тестя, царя Армануса, такие речи, царь Камар-аз-Заман счел их мудрыми. Он вложил меч в ножны и, вернувшись, сел на престол. Затем царь позвал своего казначея (а это был дряхлый старец, сведущий во многих делах) и сказал ему: «Пойди к моим сыновьям, аль-Амджаду и аль-Асаду, скрути их хорошенько, положи их в сундук и взвали на мула, а сам садись верхом и выезжай с ними на середину пустыни. Там зарежь царевичей, наполни два кувшина их кровью и принеси мне». Казначей отвечал ему: «Слушаю и повинуюсь!»

В тот же миг старик поднялся и отправился к аль-Амджаду и аль-Асаду. Он встретил их по дороге. Юноши были одетые в лучшие свои платья, ибо собирались в таком виде отправиться к отцу своему, царю Камар-аз-Заману, поприветствовать его и поздравить с благополучным возвращением с охоты. Увидев царевичей, казначей схватил их и воскликнул: «О дети мои, знайте, что я подневольный раб и что ваш отец отдал мне приказание. Послушны ли вы приказанию его?» И они ответили: «Да!» Тогда казначей подошел к ним, скрутил их, положил в сундуки, которые взвалил на спину мула, и выехал с ними из города.

Старик ехал с ними по пустыне до полудня, а затем остановился в глухом месте. Сойдя с коня, он снял сундуки со спины мула, открыл их и выпустил аль-Амджада и аль-Асада. Потом казначей горько заплакал, а потом обнажил меч и сказал им: «Клянусь Аллахом, о господа мои, тяжело мне совершить с вами скверный поступок, но эти дела мне простительны, так как я подневольный раб, и ваш отец, царь Камар-аз-Заман, велел мне отрубить вам головы». И юноши сказали ему: «О эмир, делай так, как приказал тебе царь. Мы вытерпим все, что судил нам Аллах, Великий и Славный, и ты не ответствен за нашу кровь».

Затем братья обнялись и простились друг с другом, и аль-Асад сказан казначею: «Ради Аллаха, о дядюшка, не продлевай мою печаль о брате моем и убей меня раньше него. Так будет легче для меня». И аль-Амджад сказал казначею то же самое.

Потом они оба заплакали, и казначей разрыдался вместе с ними. Тогда братья снова обнялись и простились друг с другом, и один из них сказал другому: «Все это козни твоей матери и моей. И это нам воздаяние за то, как милосердно поступили мы с ними. Но на все воля Аллаха Великого! Поистине мы принадлежим Всевышнему, и к нему теперь возвращаемся!»

Аль-Асад обнял своего брата и произнес такие стихи:

«О ты, к кому я, в страхе сетуя, стремлюсь,
Лишь ты для всех случайностей прибежище.

Одна мне хитрость — постучаться в дверь к тебе.
А буду я отвергнут — в какую дверь стучаться мне?

О ты, чьих благ сокровища в словечке «будь»,
Пошли — ведь благо у тебя все собрано».

И, услышав эти речи, аль-Амджад заплакал, прижал брата к груди и произнес такие двустишия:

«О ты, чья рука со мной всегда не одна была,
О ты, чьих подарков ряд превыше счисления,

Всегда, коль постигнут был я рока превратностью,
Я видел, что за руку ты тотчас меня берешь».

Затем аль-Амджад сказал казначею: «Прошу тебя ради единого покоряющего, царя покрывающего, убей меня раньше моего брата аль-Асада: пусть мой огонь погаснет, не дай же ему разгореться». Но аль-Асад заплакал и воскликнул: «Раньше убит буду только я!» И аль-Амджад ответил: «Лучше всего будет, если ты обнимешь меня, а я обниму тебя, чтобы меч, опустившись на нас, убил нас разом».