Пряные ночи

Когда же они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к другу, казначей, рыдая, связал их веревками, а затем обнажил меч и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело убивать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я осуществил, или завещания, которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?» — «Нет у нас ничего, — сказал аль-Амджад, — а что касается завещания, я завещаю тебе положить моего брата аль-Асада снизу, а меня сверху, чтобы удар пал сначала на меня. А когда ты прикончишь нас и прибудешь с вестью об этом к царю, он тебя спросит: «Что ты слышал от них перед смертью?» Ты же скажи ему: «Твои сыновья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их дела». А потом скажи ему такие два стиха:

«Знай, женщины — дьяволы, для нас сотворенные.
Аллах, защити меня от козней шайтанов!

Причина всех бед они, возникших среди людей,

И в жизни людей земной, и в области веры».

Мы хотим от тебя лишь одного: чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты услышал», — сказал аль-Амджад.

Потом он горько заплакал и стал говорить следующее:

«Цари, ушедшие от нас
В минувшем, служат назиданьем, —

Ведь сколько этою стезей

Больших и малых проходило!»

Услышав от аль-Амджада эти слова, казначей так сильно заплакал, что увлажнил себе бороду, а что до аль-Асада, то, обливаясь слезами, он произнес такие стихи:

«Судьба после самых дел следами их нас сразит.
Чего же оплакивать тела нам и образы?

Чем ночь отличается — оплошность,

Аллах, прости! — от ночи, обманутой рукою превратностей?

Зажгла против Ибн Зубейра козни свои судьба,

Хоть в храме у камня он защиты искал себе.

О, если бы, Амра жизнь избавив за Хариджу,

Алия избавила судьба за чью хочет жизнь!»[39]

Затем он оросил щеку ливнем слез и произнес такие стихи:

«Поистине ночь и день природой так созданы,
Обманы присущи им, и козни, и хитрости.

Обманное марево — для них только блеск зубов,

И мрак устрашающий для них лишь сурьма для глаз.

Проступок пред ночью мой (противен мне нрав ее!) —

Проступок меча, когда храбрец отступает вдруг»

А потом, тяжело вздыхая, он произнес такие стихи:

«О стремящийся к жизни низменной, поистине
Она смерти сеть и вместилище смущений.

Вот дом — когда смешит тебя сегодня он,

Ты плачешь завтра, — гибель тому дому!

Набегам рока нет конца; плененных им

Не выкупить отвагой благородной.

Сколь многие, обманчивость презрев судьбы,

Враждебны стали ей, превысив силы,

Но, щит к ним тылом повернув, она

В отместку нож их кровью напоила.

И знай, судьбы удары нас разят,

Хоть долог срок и лёт судьбы не спешен.

Смотри ж, чтоб жизнь твоя напрасно не прошла

Неосторожно, по пренебреженью.

Порви ж любви и желаний узы — найдешь тогда

Ты верный путь и блаженство тайн высоких».

Окончив эти стихи, аль-Асад обнял брата своего аль-Амджада еще крепче, а казначей обнажил меч и хотел было нанести удар, как вдруг конь его умчался в пустыню (а он стоил тысячу динаров, и на нем было великолепное и очень дорогое седло). Старик тут же выронил из рук меч и побежал за своим конем. Долго гонялся за ним казначей — до тех пор, пока конь не вошел в заросли, а старик — вслед за ним. Вдруг животное ударило ногою об землю и стало храпеть, сопеть, ржать и распаляться.