Пряные ночи

Дахнаш с Маймуной опустили деву на ложе рядом с юношей. Открыли они их лица и узрели: и царевна Будур, и царевич Камар-аз-Заман более всех людей походили друг на друга, и были они словно двойники или брат с сестрой, несравненные ни с одним из живущих на земле, и служили они искушением для богобоязненных. Как красноречиво сказал о них поэт:

«О сердце, одного красавца не любя,
Теряя разум в ласках и мольбах пред ним;

Полюби же ты красавцев всех зараз — тогда увидишь:
Коль уйдет один, так тотчас же другой к тебе придет».

А другой поэт сказал:

«Увидели глаза мои, что двое лежат в пыли,
Хотел бы я, чтобы они на веки мне легли».

Дахнаш с Маймуной стали смотреть на них, и ифрит воскликнул: «Клянусь Аллахом, о госпожа, моя любимая красивее!» — «Нет, мой возлюбленный красивее! — отвечала Маймуна. — Горе тебе, Дахнаш, ты слеп глазами и сердцем и не отличаешь тощего от жирного. Как можно не узреть очевидного? Разве не видишь ты, как он красив и прелестен, строен и соразмерен? Горе тебе! Послушай же, что я скажу: я прочту стихи о своем возлюбленном, и ты прочтешь стихи о своей обожаемой деве, если искренне любишь ее. Тогда и определим, кто из них двоих краше».

Маймуна осыпала Камар-аз-Замана многими поцелуями в лоб и произнесла такую касыду[12]:

«Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?
Как утешиться, когда ветка ты вечно гибкая?

Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,
И любви узритской[13] исхода нет, когда смотрит он.

Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым
Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.

Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,
Но поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.

Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе
В меня вложена, а любовь к другому — притворство лишь.

Но имей я сердце такое же, как твоя душа,
Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан,

О луна небес! Всею прелестью и красой ее
В описаниях наградить должно средь других людей.

Все хулители говорили мне: «Кто такая та,
О ком плачешь ты?» И ответил я: «Опишите!» — им.

О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее
Научиться можешь, и, наверное, станешь мягче ты,

О эмир, суровый красоты надсмотрщик — глаза твои,
И привратник-бровь справедливости не желает знать.

Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф[14] взял себе —
Сколько ж тех Юсуфов в красоте твоей заключается!

Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой
Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне,

И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз
Соглядатаев. Но доколе мне принуждать себя?

Черны локоны, и чело его красотой блестит,
И прекрасны очи, и стан его гибок так и прям».

Услышав стихи Маймуны о ее возлюбленном, Дахнаш пришел в великий восторг и воскликнул: «Поистине ты хорошо сказала о том, кого ты любишь, и прекрасно описала его, и я тоже обязательно не пожалею стараний и, как могу, скажу что-нибудь о моей возлюбленной».

Потом Дахнаш подошел к царевне Будур, поцеловал ее в лоб и, посмотрев на Маймуну и на прекрасную деву, свою возлюбленную, произнес такую касыду: