Пряный аромат Востока

Она шла за мальчишкой по полутемному коридору и, внезапно уловив запах жареной еды и жидкости Джейса, фенола, почувствовала, что у нее готов взбунтоваться желудок. С обеих сторон она видела зарешеченные, словно в тюрьме, окна, силуэты пациентов на железных койках. Вокруг больных и умирающих суетились родственники и, казалось, чувствовали себя здесь как дома. Кто-то лежал на узкой койке рядом с пациентом, другие, сидя на корточках, варили еду на маленьких примусах; одна женщина переодевала мужа в свежую рубаху.

Мальчишка остановился поболтать с худым, как скелет, мужчиной, лежавшим на полу. Смуглая женщина, вероятно жена, сидела на полу, скрестив ноги, и варила ему в горшке дхал. Когда женщина подняла голову, Виву поразила ее сияющая, почти сердечная улыбка, которая как бы говорила: «Мы все едины в болезни».

– Осторожнее, мэмсахиб, – сказал мальчишка, когда они двинулись дальше. Мимо них пронесли на носилках завывающего старика, обмотанного грязными бинтами. Когда он оперся на локоть и вытошнил дорожку зеленой слизи, у Вивы тоже начался спазм. Как Фрэнк выдерживает такое?

– Вот. – Мальчишка открыл дверь в конце коридора. За ней оказалась прямоугольная площадка, покрытая пылью. На веревке висели серые бинты. – Миссис, – он показал на маленький белый домик с облупившейся штукатуркой. – Доктор Стедман там.

Она положила несколько монет в его протянутую ладонь, а когда он ушел, подошла к двери.

– Фрэнк. – Она тихонько постучала. – Фрэнк, это я. Можно войти?

Дверь отворилась; он стоял на пороге, босой, сонный, с всклокоченной, как у ребенка, шевелюрой и растерянно моргал. На нем была голубая полосатая пижама.

– Вива? – Он хмуро посмотрел на нее. – Что ты тут делаешь?

В тени деревьев раздался шорох, треснула ветка. На них с любопытством уставился мальчишка. Фрэнк прикрикнул на него, и тот исчез.

– Лучше уж зайди внутрь, – холодно сказал он. – Не стой здесь.

Закрыв за ними дверь, он неотрывно глядел на нее несколько секунд и сказал:

– У тебя была травма.

Ее рука непроизвольно дотронулась до шрама.

– Это мелочь, ничего особенного.

– Так почему же ты пришла сюда?

Она заставила себя выпрямиться.

– Я надеялась, что мы сможем поговорить.

– Сначала мне нужно одеться.

Она отвернулась. Он натянул брюки поверх пижамы.

Комната была безликая, случайная. В гардеробе стояли два больших чемодана с наклейками «P&O» (британского пароходства).

Она вспомнила, как впервые увидела его: он шел с этими чемоданами по трапу «Императрицы» упругой походкой, с обворожительной улыбкой, до противного уверенный (или тогда ей так казалось), что одинокие женщины будут пачками падать к его ногам. Никакого намека на печаль по любимому брату или на волнение перед новой работой. Даже она, так много знавшая о том, как скрывать свои переживания, приняла за чистую монету его маску «своего парня».

При виде его чемоданов она даже успокоилась на мгновение. Он не сидит на одном месте и скоро уедет. Все пройдет, все забудется.

Он зажег лампу, подвинул к ней стул.

– Почему ты пришла? – повторил он тем же бесстрастным голосом.

Она вздохнула. Вот он сидел напротив нее, она видела его лицо: его кожу, волосы, полные губы. На нее нахлынула такая волна эмоций, что она чуть не расплакалась.

– Почему на твоих окнах решетки? – спросила она.

– Воруют, – ответил он.

Она снова вздохнула, с дрожью, и сама ужаснулась, что так легко теряет контроль над собой.

– Стакан воды у тебя найдется? – прошептала она.

– Конечно, – вежливо ответил он. – Налить туда чуточку бренди?

– Да, пожалуйста.

Он достал два стакана и тихонько выругался, немного плеснув бренди на стол.

– Так что с твоим глазом? – спросил он, садясь.

На секунду она подумала, не прикинуться ли ей, что это единственная причина и цель ее визита. Обратившись к его профессиональной чести, можно восстановить хоть частично мосты между ними, и он никогда не узнает, зачем она приходила на самом деле.

– Я упала, – сказала она. – В Бомбее, на рынке, и ударилась головой. Сейчас я почти выздоровела.

Он наклонился к ней. Провел пальцем по ее брови и посмотрел на нее.

– Дейзи мне сказала, что тебя похитили.

– Правда? – Она почувствовала, что сгорает со стыда.

– Она была в ужасе и думала, что тебя уже нет в живых. Вот почему она позвонила мне. – На его лице отразилась боль, но боль спокойная, даже смущенная. – Ты запросто могла погибнуть.

Грязноватый желтый свет сочился сквозь зарешеченные окна. Вдалеке слышался грохот колес, плеск воды.

– Я послал в приют два письма, но не получил ответа ни от тебя, ни от Дейзи. После этого я решил, что ничего не хочу знать. Слушай, – сердито сказал он и выставил перед собой ладонь, словно отгораживаясь от Вивы, – я перестал думать об этом. Я больше ничего не хочу. Даже не знаю, почему ты здесь.

– Я не получала никаких писем, – залепетала она, – клянусь. Их перехватывают, сейчас там сплошная неразбериха. Приют доживает последние дни – Дейзи уже предупредили, чтобы она готовилась его закрыть. И, оказалось, оказалось, – внезапно, к ее возмущению, она расплакалась, – что половина детей ненавидят приют.

Он молчал. Потом спросил: