Пряный кофе

Мадлен оглянулась на меня, словно только сейчас замечая, и лицо её болезненно исказилось. Кажется, она пыталась улыбнуться, но брови были нахмурены, как от плача; прочем, я едва различала её черты в полумраке, и отсветы пламени могли сыграть дурную шутку с моим зрением.

– Мадлен! Спускайся! Пожалуйста, спускайся! – крикнула я.

Она, точно опомнившись, сперва встала на колени, а затем поднялась на ноги, торопливо запихивая револьвер обратно за лиф платья. Ловко переступила по балке, ближе к нам и дальше от пылающей сцены, добралась до перекрестья, где виднелся огромный свёрток… нет, корзина. Мэдди нагнулась и достала из неё первого ребёнка, Чарльза, судя по светлым волосам и хрупкому сложению, а затем с трудом распрямилась, пошатываясь от напряжения.

Лайзо мгновенно оценил положение – и шагнул ровно на то место, над которым сейчас была Мадлен.

– Кидай мне ребёнка! – крикнул он. – Не бойся, я поймаю!

Мэдди оглянулась на уже дымящуюся балку, на хлам под сценой, который уже не дымился, а горел – и, встав поустойчивее, отпустила Чарльза.

Я сбилась с дыхания.

Лайзо подхватил мальчика, одновременно прижимая к себе, резко отступил назад, удерживая равновесие, но всё же устоял, а затем бережно уложил ребёнка на пол немного в стороне.

– Теперь второго!

Кеннет был тяжелее, но и с ним Лайзо справился, хотя одна из досок и сломалась прямо под ногой. Потом Мадлен зачем-то скинула корзину – и застыла.

– Теперь ты! Не бойся, я поймаю! – крикнул Лайзо, улыбаясь и раскидывая руки в стороны. Если он и сомневался, то никак не показывал этого. – Ну же, смелее!

Ещё часть стены опасно затрещала – и осыпалась горой дымящихся обломков. Огонь ревел уже, кажется, повсюду, оставляя единственный путь отступления – через холл и провалившееся крыльцо. Дым разъедал глаза.

– Мадлен, скорее! – позвала я и закашлялась. – Пожалуйста, не бойся!

А она вдруг посмотрела на меня, прижала руку к груди, комкая платье так, словно хотела выскрести сердце сквозь рёбра – и покачала головой.

– Мадлен! – закричала я снова. – Мадлен, пожалуйста! Я тебя умоляю, скорее! Мэдди!

Она отступила на шаг, а затем развернулась и пошла по балке обратно, к сцене. И с ужасающей ясностью я осознала, что Мадлен не собиралась спускаться.

Она хотела остаться там.

– Лайзо… – прошептала я, но он услышал и обернулся. По лицу у меня текли слёзы и впитывались в платок. – Лайзо, пожалуйста… сделай что-нибудь… Лайзо, прошу, я…

Взгляд его на мгновение потемнел. А затем лицо снова озарила улыбка, спокойная и уверенная, как у человека, который собирается совершить невозможное, потому что другого выхода нет.

– Если вы так желаете… если ты этого хочешь, – ответил он со странной интонацией. – Иди сюда. Уложишь детей в корзину и вынесешь на улицу. Постарайся не провалиться в дыру, – добавил он пугающе ровно и, оглянувшись, направился к наполовину обвалившейся балке около помоста. Одним концом она упиралась в стену немного ниже от потолочных перекрытий, а другим – в пол. Похоже, именно по ней Мэдди поднялась наверх, но сейчас нижний край, слишком близко расположенный к сцене, уже тлел и дымился. – Леди Виржиния, да не стойте вы на месте! – рявкнул вдруг он, не оглядываясь, словно видел меня даже спиной, и ускорил шаг.

Я точно очнулась.

У корзины было две ручки с одного бока – видимо, для того, чтобы нести её за спиной. Кеннет и Чарльз, кажется, крепко спали. Попытки разбудить их ничего не дали, и тогда я наконец последовала совету Лайзо и уложила мальчишек обратно в корзину, а затем попыталась взвалить её себе на плечи. Удалось мне это далеко не с первой попытки.

Сцена к тому времени заполыхала так, что больно было смотреть.

С трудом я различала за клубами дыма силуэт Мэдди, стоящей у дальнего конца балки. Лайзо только-только добрался до потолочных перекрытий…

Доска хрупнула под ногой; я отшатнулась и едва не свалилась в провал вместе со своей драгоценной ношей.

«Нельзя отвлекаться, – пронеслось в голове. – Смотреть только вниз. Вниз».

Преодолеть холл мне помогло чудо, не иначе. А ещё – понимание, что если я временно оставлю хоть одного из мальчишек здесь, то за вторым могу уже и не успеть вернуться. Всё здание театра уже трещало так, словно его раздирали на части великаны. От дыма грудь кололо, а на языке было горько, и даже платок не помогал.

По гнилым доскам, переброшенным через дыру меж ступеней, я сбежала из последних сил, повторяя про себя беспрестанно: «Святая Генриетта, святая Роберта, святой Кир… хоть кто-нибудь… Святая Генриетта…», и, едва добравшись до твёрдой земли, рухнула на месте.

– Лиам! Юджи! – позвала я, не надеясь, что меня услышат. – Сюда!

Но они услышали.

После сухого, дымного жара в пылающем здании воздух обжигал грудь. В глаза словно песку ветром насыпало. Я стояла на коленях и надрывно кашляла, растирая лицо ладонью, и когда меня подхватили сразу две пары горячих рук, то это показалось видением, галлюцинацией.