Прятаться больше не с кем

Я ждал на выходе с «Римской». Когда я был уже на месте, ты только садилась в метро. Где ты была на самом деле, я не знал. Это единственная черта, которая в тебе со временем не изменилась. Ещё полчаса, ещё час — какая разница, я смотрю по сторонам, весной на улице ближе к обеду много людей, разные запахи смешиваются, бомж ест из пластикового контейнера спаржу, запивая её «Виноградным днём», ему хорошо, давно немытые волосы блестят и переливаются на солнце, как спокойное море в ясную погоду. Море выбрасывает на берег камни, ракушки, всякий мусор и частички умерших людей и рыб. Бомж очень похож на то море, которое помню я — выбрасывает на асфальт мусор, его отрыжка накатывает волнами, алкогольный бриз, я щурюсь на солнце сквозь тёмные очки, прикуриваю, затягиваюсь, во рту сухо, горло дерёт так, будто я болею, разворачиваюсь и иду в «Ням — ням».

В обед там в основном пенсионеры и я. Беру кофе «Parmalat» и пару свежевыпеченных пирожков с яблоками. На кассе беру также черный «Dunhill», расплачиваюсь и выхожу на улицу. Во дворе на детской площадке быстро перекусываю, рот снова наполняется слюной и я курю, так приятно и так вкусно. Я расслабляюсь, откидываюсь на спинку лавки, завожу руки за голову и закрываю глаза. Капелька пота стекает со лба по правой щеке, я внезапно и неестественно напрягаюсь: зелёная комната, какие — то памперсы и битый кирпич повсюду, я спрятался в облезлом железном шкафчике, который, наверное, раньше принадлежал какому — нибудь рабочему, он хранил там вещи и замасленные инструменты, водку, хлеб и фотографию любимой собаки. это уже ночь, писк сотен комаров, ты — «уиии», глухие шлепки, трещина в потолке, там жопы и обувь, обсуждают картины моего дяди, ты — «уиии, уииииии», хлопОк, я шарю по стенам шкафчика, мои руки рыжие от ржавчины, гул голосов нарастает, они входят в эту комнату со шкафчиком, вносят тебя, обёрнутую в холст, ты улыбаешься, хотя твои губы пришпилены двумя большими булавками, звенят бокалы, мне страшно и потно, душно, они ставят тебя в проём окна. Рамы нет. Я вижу только спины и затылки. Они примериваются, крутят тебя, сверяются с эскизом, измеряют расстояние миллиметрами. Приносят стремянку и каждый из присутствующих по очереди поднимается и целует тебя в губы, слизывая стекающую с них кровь. Когда это сделал последний, крови на губах и вокруг них уже не было, жопы расступились и в образовавшееся свободное пространство вошёл очкарик в чёрном, подошёл к проему, обхватил тебя и вынес из комнаты. Твои ступни болтались в воздухе, красный лак на ногтях, на ногтях красный лак… Жопы с бокалами пошли за ним, ни на минуту не прекращая обсуждать увиденное. Они буквально лопались от гордости — им дали возможность поучаствовать, возможность войти и выйти, не расплатившись, возможность войны без оружия и мира без убийств. Представление закончилось, как только я перестал о нём вспоминать. Моё представление о представлении. Кукольный перформанс.

Я получил смс от Кей — она приехала — и пошёл к метро, от двора, в котором я находился, до метро две минуты бабушкиными шагами.

Вся в чёрном. Чёрные волосы, чёрный корсет, чёрная юбка в пол (или это платье?), чёрные массивные ботинки. Чёрный лак на ногтях. Чёрный рюкзак.

«Возьми этот большой чёрный пакет с мусором и отнеси на помойку. Не тащи по асфальту, а то он порвётся и тебе придётся руками собирать остатки еды и осколки разбитой посуды. Как только выкинешь первый пакет, приходи за вторым. Как только вынешь осколки посуды из своей обуви, маленький засранец, ты что, битых тарелок не видел никогда? Вот как только очистишь свою обувь, тогда сможешь зайти домой. И ты не сделаешь этого без моего разрешения».

— Привет, Кей. Тебе не жарко?

— Привет, Рэ. Я всегда так хожу, уже привыкла. Может, зима мне даже больше нравится, чем другие времена года.

— Интересно выглядишь, конечно.

— Ты же всё это видел и раньше. Смотрел невнимательно или не придавал значения?

Предавал свои предпочтения.

— Ну да… Как — то плохо помню..

— Куда пойдём? Я этот район совсем не знаю. Я свободна до вечера, так что жду от тебя предложений.

Конечно, я уже знаю, куда мы пойдём. Там в это время пусто, да и вообще пусто в любое время — за редкими исключениями.

— Пойдём к Яузе.

— Оо, она и здесь течёт? Совсем недалеко от моего дома тоже Яуза, только похожа она там на какой — то ручей. Мы с Ко..

— Давай хотя бы сегодня без этого, а?

— Хорошо — хорошо, прости, хахаха, что — то я..

Да, именно, что — то ты. Мы пошли по длинному тоннелю и вышли на улицу Сергия Радонежского. Было уже действительно жарко, я потел, а Кей только говорила и говорила, не умолкая. Контраст её белой кожи и черной кожи корсета, широкая улыбка, мне казалось, что она выше меня, но непонятно, откуда взялся этот эффект, белый пакет «Спасибо за покупку!», подхваченный порывом ветра, облепил моё лицо, Кей сняла его, засмеялась, грудь слегка подпрыгивала в узком корсете, я улыбнулся, сигарета, зажигалка, затяжка.

— А мне можно сигарету?

— Ты куришь разве?

— Да… Чуть — чуть. Немного. Успокоиться.

— Ты сейчас нервничаешь?