Я не стала слушать дальше. Оглядевшись вокруг и убедившись, что на меня никто не смотрит, я переместилась поближе к камину. Продолжить исследования в присутствии экскурсовода и посетителей было невозможно, и я спряталась за каминный экран, который отгораживал топку камина от остального помещения. Там я согнулась в три погибели и затаилась, дожидаясь, пока экскурсия перейдет в следующий зал. Экран был расписан лилиями и ирисами, так что я могла созерцать эти цветы, дожидаясь своего выхода.
Ждать мне пришлось недолго.
Аглая Максимовна открыла следующую дверь, пропустила в нее своих слушателей и последовала за ними, не заметив, что ее группа слегка поредела.
Дверь закрылась, я осталась в каминном зале одна.
Тут же я выпрямилась, достала из сумочки открытку и сравнила фигурки негритят с теми, которые украшали камин.
Я не ошиблась, они были похожи, как родные братья. Отличала их только одна деталь: негритята на туалетном столике королевы смотрели друг на друга, а их братья на камине – в разные стороны, как будто они поссорились.
И тут у меня в голове мелькнула плодотворная идея. По крайней мере, такой она мне показалась.
Обернувшись и убедившись, что в каминном зале никого, кроме меня, нет, я взялась за чалму одного из негритят и попыталась повернуть его вокруг оси, чтобы он взглянул на своего близнеца.
Негритенок не поддался моему усилию.
Я повторила попытку со второй фигуркой, но она тоже не увенчалась успехом.
Я расстроилась, но не сдалась.
Взявшись одновременно за обе фигурки, я попыталась повернуть их разом…
И на этот раз мне сопутствовал успех!
Раздался скрип, какой издают заржавленные ворота, фигурки негритят повернулись лицом друг к другу, а из каминной полки выдвинулась центральная часть, открыв небольшой тайник.
Я запустила руку в этот тайник и достала из него лист плотной пожелтевшей от времени бумаги, скорее даже пергамента. В верхней части этого листа был нарисован цветок, ниже написано несколько слов и приведен еще один рисунок.
Возле камина было темновато, чернила на записке выцвели от времени, и я не смогла сразу прочесть записку.
Во всяком случае, теперь я не сомневалась, что нахожусь на правильном пути. Выбравшись из-за экрана, я перешла к окну, где было больше света, и внимательно изучила свою находку.
Во-первых, я вспомнила, что тот цветок, который нарисован в верхней части листа, называется геральдической лилией и его всегда изображали на гербах французских королей.
Не подумайте, что я неожиданно поумнела: про королевскую лилию я прочитала в Интернете, когда искала там материалы про ожерелье королевы. Опять же с детства помню роман «Три мушкетера», там Миледи заклеймили лилией.
Так или иначе, королевская лилия утвердила меня в мысли, что я иду по правильному пути и сворачивать с него не следует. С этим убеждением я перешла к тексту записки.
Как я уже сказала, чернила выцвели, буквы еле читались, да к тому же записка была написана в старой орфографии, так что я с трудом смогла прочесть несколько слов.
Слова-то я разобрала, да вот толком ничего не поняла.
С большим усилием я вспомнила, что людской до революции называли комнату слуг, но вот что такое луковый – никак не могла понять. И что такое «посолонь»?
Как я уже сказала, внизу, под этой непонятной фразой, был простенький рисунок, сделанный теми же выцветшими чернилами. Это была схематично изображенная печка, очень похожая на ту, что находится в моей теперешней комнате. Ну что ж, наверное, это и есть «печь, что в людской».
Во всяком случае, в записке прямо сказано о сокровище, значит, я на правильном пути!
Первым делом мне нужно было найти людскую.
С этой задачей я справилась довольно быстро: на обратной стороне билета, который я купила у кассирши Агнии Михайловны, был изображен план музея. Согласно этому плану, людская находилась слева по коридору от комнаты писателя-демократа, с которой начиналось посещение музея. Я вернулась в эту комнату, сверилась с планом и без труда нашла людскую. К счастью, экскурсия во главе с несгибаемой Аглаей Максимовной находилась в другом крыле особняка, оттуда до меня доносился ее хорошо поставленный голос. Никто не встретился мне по дороге.
Оказавшись в людской, я устремилась к огромной печи.
В самом деле эта печь была очень похожа на ту, которой я обогревалась по вечерам, она была отделана такими же выпуклыми зеленоватыми изразцами, только над печной дверцей среди изразцов была вставлена бронзовая рожица ухмыляющегося чертика.
Я еще раз перечитала записку.
«Повороти лукового…»
Да не лукового! Просто часть буквы от времени выцвела и стерлась, и «а» превратилась в «о». Вовсе не лукового, а лукавого! А лукавым в прежние, дореволюционные времена называли черта. Кстати, эта ухмыляющаяся рогатая рожица выглядит и вправду очень лукавой, оправдывая это прозвище!
Значит, этого чертика я должна повернуть «три раза посолонь и единожды супротив».