Жаль. Не такой бы я хотела запомнить свою золотошвейную мастерскую, покидая ее навсегда. Не разоренной, не покореженной, не обесславленной… И я даже не обернулась, когда дверь за мной захлопнулась, привычно тренькнув колокольчиком.
К моему удивлению, нам удалось оторваться от погони. Вряд ли я смогла бы убежать в одиночку – эту несомненную истину, правда, я осознала несколько дней спустя. То есть, убежать, скорее всего, смогла бы, но недалеко, поскольку мне и в голову не приходило, как важно выбрать направление для бегства. Разумеется, я не знала, сколько всяких разных вещей нужно взять с собой для похода, но это мелочь, главное – знать, куда идти и как замести следы.
Я была человеком без роду-племени, так что мне было совершенно все равно, куда идти. Я наверняка и пошла бы, куда глаза глядят, и попалась бы сыскарям в ближайшем от Вельма селе. Ведь глупо было бы надеяться, что одинокая женщина, идущая в никуда, не привлечет к себе ничьего внимания.
А вот Ленни знал и, к моему удивлению, знал заранее. Он был готов к побегу, оттого в выборе пути не колебался ни минуты.
Перепрыгивая через лужи и крепко прижимая к себе узел с одеждой, я с трудом понимала, куда мы бежим, но на улицах нам не встретился никто – Ленни хорошо представлял, куда направляется и как туда добраться незамеченным. В захудалой гостинице на окраине Вельма он вывел из конюшни вполне приличную лошадь, а затем и вторую, предварительно яростно попрепиравшись с жуликоватого вида хозяином постоялого двора. К тому времени, как лошади были оседланы, а сумки приготовлены, юная дочь хозяина принесла подготовленную снедь и заполненные водой баклаги в дорогу и теперь застенчиво стояла, глядя грустными затуманенными глазами, как Ленни приспосабливает сумки к седлу.
Я замечала все, но отдельные картины просто не задерживались в моей перетрясенной последними событиями голове. Пошел дождь – не буйный сильный ливень, несколько часов назад сметавший все на своем пути, а мелкий нудный дождик, забирающийся за шиворот мерзкими холодными лапами. В гостинице было мало постояльцев, но все же были, а от любого приближающегося звука копыт, чавкающих по грязи, я нервно вздрагивала и оглядывалась.
Хозяин гостиницы бурчал и считал деньги, то пробуя каждую монету на зуб, то поднося ее к скудному свету лампы. Дочь хозяина подошла к Ленни, положила руку на лошадиный круп и с мольбой что-то тихо проговорила сидящему в седле мужчине. Ленни нагнулся, отчего капюшон плаща съехал на самый нос, так же тихо ответил и ободряюще улыбнулся. Врет, небось, подумала я и отвернулась. Бедная девушка, у нее на лице написано все отчаяние влюбленной дурочки, но мне не было до нее дела, как не было и слов ободрения. Я сидела в седле как на иголках и поминутно оглядывалась по сторонам, ожидая услышать звуки погони и обмирая при виде любой смутной фигуры, появляющейся в полутемной пелене дождя в конце улицы. Страх гнал меня вперед, ничто больше не держало меня в Вельме. В конце концов мне-то не с кем было прощаться. И никто не будет сожалеть о моем исчезновении. И уж тем более ожидать моего возвращения.
Когда огни города стали исчезать в ночи за нашими спинами, я почувствовала лишь облегчение. Интересно, сколько таких побегов было в моей прошлой жизни? Интересно, а чем они закончились?
Часть вторая
Дорога
Мы остановились на отдых поздним утром. К этому времени я уже не ехала, но безвольно болталась на лошадином крупе, не в силах даже просить о помощи. Ленни ехал несколько впереди, я видела его лишь сбоку, но труда не составило понять, что он сосредоточен и мрачен. За несколько часов он едва ли пару раз оглянулся, а сказал и вовсе только одну фразу:
– Будем ехать так быстро и так долго, как только сможем. Попробуем выиграть время.
Я и сама прекрасно это понимала: чем дальше мы будем от Вельма, тем больше у нас будет шансов оторваться от погони. Если таковая, конечно же, будет – как обычно, я тешила себя надеждами на лучший исход. Дурацкая привычка, пора от нее избавляться.
Поэтому я вцепилась в лошадь, как клещ, и тряслась в седле, стиснув зубы и не пытаясь выговорить хотя бы слово: открой я рот – мигом бы прикусила себе язык.