Прибалтийский фашизм: трагедия народов Прибалтики

«По словам жителей гетто, — рассказывает А. Винтер, — латышские и немецкие СС, а также немецкая полиция и латышская вспомогательная полиция ходили от дома к дому, выгоняя их жителей на улицу. Тех, кто сопротивлялся или просто не мог быстро двигаться, забивали или расстреливали на месте. Дома в этой части гетто были обысканы от крыши до подвала, и всех, кого находили — сразу же расстреливали. Людей собрали на улице Лудзас и построили в пять колонн. Затем их погнали из гетто в направлении Саласпилса под конвоем хорошо вооруженных латышских эсэсовцев. Тех, кто не мог идти, расстреливали, и их тела усеивали покрытую снегом улицу. Это все, что смогли услышать рабочие… Никто не знал, что случилось с теми, кого вывели из гетто. Большинство думали, что их доставили в Саласпилс, поскольку было известно, что вблизи Саласпилса находился лагерь, использовавшийся латвийской армией для летних сборов. Сколько человек погибло внутри гетто в этот день, тоже не известно, но скорее всего, их было около 500 человек»[656].

На самом деле, всех «отсортированных» узников гетто — кого на городских автобусах, кого пешком — отправили не в Саласпилс, а в Румбульский лес, к месту массовой казни[657]. Вместо «нового места поселения», здесь, в Румбульском лесу, их ждала братская могила…

Расстрелы узников Рижского еврейского гетто в Румбульском лесу проходили 30 ноября и 8 декабря 1941 года[658].

— Еще до переселения людей из гетто [то есть до «акций» 30 ноября и 8 декабря. — М. К.], — по словам А. Винтера, — латышские рабочие огородили колючей проволокой одну сторону улицы Лудзас. Таким образом меньшая часть гетто была отгорожена от остальной. Эта часть гетто была освобождена от своих обитателей и позднее была известна как «Латвийское мужское гетто». После так называемой акции 30 ноября 1941 года в этой секции были собраны все мужчины, вернувшиеся с работы. … Группы людей отправляли неизвестно куда, и это называлось «акцией». В ходе этой акции из гетто были отправлены куда-то от 13 до 15 тысяч мужчин, женщин и детей. Никто не знал, куда их забирали, и никто не подозревал, что они убиты. Сама мысль о том, что подобное может случиться в таких масштабах, казалась невозможной. И это несмотря на то, что мы знали о том, что несколько тысяч евреев были убиты латышами в июле и августе 1941 года.

«После „большой акции“ 30 ноября 1941 года жизнь в гетто вернулась в нормальное русло, — вспоминает А. Винтер. — …Большинство людей еще не знало, что делать, пока не наступило утро 6 декабря 1941 года. [Очевидно, автор имеет в виду 8 декабря. — М. К.] Они доносились из той части гетто, где содержались женщины и дети. Когда рассвело, они увидели, как эсэсовцы врываются в двери и заставляют жителей покинуть свои дома. Тех, кто сопротивлялся, расстреливали на месте. Эсэсовцы пытались построить людей в колонны и вывести из гетто. Это было повторением того, что случилось неделей раньше. Но неделю назад люди шли как ягнята, а теперь они сопротивлялись, то и дело происходили стычки, слушалась стрельба. …Жестокость немцев и латышских СС и полиции не знала пределов. …Были арестованы все, даже те, кто служил немцам. Еврейские старейшины, так же, как и еврейская полиция (которую до сих пор не трогали), были схвачены, все гетто было очищено. Затем их погнали в сторону Двинска. Но на самом деле они шли в Румбульский лес, где их всех расстреляли.

Колонны людей сопровождала пара конных упряжек, которые должны были подбирать тела убитых и их вещи. Во второй половине дня, когда еврейские рабочие вернулись в „малое гетто“, их заставили убирать трупы, лежавшие вокруг на территории бывшего „большого гетто“. Здесь они увидели всю бесчеловечность латышей и немцев. На территории гетто было убито примерно 900 мужчин, женщин и детей, которые пытались сопротивляться или не могли двигаться достаточно быстро. Это было намного хуже, чем первая акция — 30 ноября 1941 года. …На этот раз из гетто было выведено от 12 до 14 тысяч евреев, и лишь 3–4 тысяч узников остались в живых»[659].

Вот рассказы еще нескольких очевидцев этих событий — чудом оставшихся в живых узников Рижского гетто. Вспоминает житель Риги Михаил Кор, которому в 1941 году было 13 лет:

«Тогда, в декабре — в середине декабря 1941 года — они снова ворвались [в гетто], крича и стреляя, с собаками и громкоговорителями. С этого дня у меня появился страх перед собаками, и я едва ли смогу преодолеть его, так как я все еще вижу этих огромных псов в ночных кошмарах. Они сказали, что все женщины, дети и престарелые должны переселиться в другое место, а взрослые работоспособные люди должны перейти в другую часть гетто. И мы знали, что… это был не пикник в парке, это было „окончательное решение“»[660].