Прибрежный пират. Эмансипированные и глубокомысленные

– Давай, Джилли!!!

– Покажи ему, как задаваться!

– Пусть только попробует тебя тронуть – мы ему покажем!

Собравшиеся сомкнулись вокруг них, и впервые в жизни Сэмюэль осознал все неудобства, проистекающие от враждебно настроенной группы людей. Он беспомощно оглядывался, но ни на чьем лице не заметил даже искры сочувствия. Он был выше своего противника на целую голову, и если бы он дал сдачи, то за ним немедленно закрепилась бы репутация громилы, обижающего младших, и в течение пяти минут он нажил бы себе сразу же дюжину непримиримых врагов; и все же, если бы он не ударил в ответ, то прослыл бы трусом. Мгновение он оставался на месте, глядя на разъяренного Джилли, а затем, издав нечленораздельный звук, проложил себе дорогу сквозь кольцо обидчиков и стремительно выбежал из комнаты.

Последовавший месяц представлял собой череду из тридцати самых скверных дней в его жизни. Бичи языков его одноклассников не оставляли его ни на минуту; его привычки и манеры стали излюбленными мишенями для острот, а чувствительность юности щедро подливала масла в огонь. Он стал думать, что быть парией – его удел, что непопулярность в школе будет преследовать его и дальше, во взрослой жизни. Когда он приехал домой на рождественские каникулы, он был настолько подавлен, что отец пригласил к нему психотерапевта. А когда пришла пора возвращаться в Андовер, то пришлось ехать последним возможным поездом – только ради того, чтобы доехать автобусом от станции до школы в одиночестве.

Конечно же, как только он научился сдерживать свой язык, все быстро забылось. Следующей осенью, когда он осознал, что необходимость думать о других является вполне благоразумной позицией, он смог начать все заново, воспользовавшись краткостью мальчишеской памяти. К началу выпускного семестра Сэмюэль Мередит был уже всеобщим любимцем и никто не стоял за него горой так, как стоял его лучший друг и постоянный собеседник Джилли Худ.

II

Сэмюэль относился к тому самому типу студентов колледжей, которые в начале девяностых годов организовывали забеги на тандемах, экипажах и дилижансах между Принстоном, Йелем и Нью-Йорком для демонстрации социальной важности спортивных состязаний. Он страстно верил в «хорошие манеры», – его выбор перчаток, стиль завязывания галстуков, манера держаться за руль скрупулезно копировались впечатлительными первокурсниками. Вне своего круга он считался снобом, но его общество было Обществом, и потому это его нисколько не беспокоило. Он играл в футбол осенью, пил хай-болы зимой и участвовал в регате по весне. Сэмюэль презирал всех, кто был спортсменом, но не был джентльменом, а также всех, кто был джентльменом, но не являлся спортсменом.

Он жил в Нью-Йорке и часто приглашал к себе домой на уик-энд своих друзей. То было время, когда общественным транспортом служила конка, и в случае нехватки свободных мест естественным жестом для любого из круга Сэмюэля было встать и предложить с вежливым поклоном свое место вошедшей леди. Как-то вечером первокурсник Сэмюэль и пара его друзей заняли места в салоне: свободными были ровно три сиденья. Устроившись, Сэмюэль обратил внимание на сидевшего рядом с ним усталого и пропахшего чесноком рабочего, который слегка накренился в сторону Сэмюэля и, расслабившись, как это бывает после тяжелого дня, занял чересчур много места на общей скамье.

Экипаж миновал несколько кварталов, на остановке в вагон зашла группа из четырех девушек, и, конечно, трое кавалеров сразу же вскочили со своих мест и с соблюдением всех необходимых формальностей предложили дамам занять места. К несчастью, скромный труженик, не знакомый с кодексом чести носящих галстуки владельцев собственных выездов, не поспешил последовать их примеру, и одной юной леди пришлось остаться на ногах. Семь пар глаз укоризненно уставились на дикаря; семь пар губ презрительно искривилось. Но объект обструкции флегматично смотрел прямо перед собой, совершенно не осознавая всей возмутительности своего поведения. Сэмюэль негодовал сильнее всех. Его унижало сознание того, что кто-то, называющий себя мужчиной, может вести себя подобным образом. И он заговорил.

– Перед вами стоит дама, – сурово заметил он.

Этого должно было быть вполне достаточно, но объект порицания бросил на него непонимающий взгляд. Стоящая девушка хихикнула и обменялась с подругами нервным взглядом. Но Сэмюэль был задет за живое.

– Перед вами стоит дама, – повторил он, на этот раз более резко.

Человек, кажется, начал что-то понимать.

– Я, как и все, заплатил за билет, – тихо ответил он.

Сэмюэль покраснел, его руки сжались в кулаки, но друзья кивками предупредили его, что кондуктор смотрит как раз в их сторону, и он неохотно подавил свой порыв.