Прибрежный пират. Эмансипированные и глубокомысленные

– Если бы только это! – хмуро продолжал Ноулетон. – А если прибавить твой гонорар, да еще гонорар Эпплтона, и гонорар того парня, который изображал шофера, и еще семьдесят человек массовки на два вечера да оркестр – выйдет почти тысяча двести! А еще ведь надо заплатить за прокат костюмов, и за этот проклятый китайский портрет, да еще отступные слугам, чтоб помалкивали! Господи! Мне же еще месяц, наверное, будут слать счета то за одно, то за другое!

– Ну-ну-ну, – сказал Эпплтон, – я тебя умоляю, соберись! Дело надо довести до конца. Даю тебе честное слово: уже завтра к полудню ноги этой девицы не будет в твоем доме!

Ноулетон рухнул на стул и обхватил голову руками:

– О-о-о!

– Соберись с силами! Назад пути нет. Тогда, в коридоре, мне показалось, что тебе уже не хочется разыгрывать нашу китайскую линию?

– Да! Этот концерт… Для меня это было уж слишком, – тяжело вздохнул Ноулетон. – Ни одна девушка не заслуживает такой подлости, а ведь она, черт возьми, еще и смогла так достойно выйти из этого положения!

– Ну а куда же ей было деваться? – цинично заметила миссис Уитни.

– Ах, Келли, видел бы ты, как она посмотрела на меня, перед тем как упала в обморок у портрета! Господи, я верю, что она меня любит! Ох, если бы ты только ее видел!

Стоявшая за дверью Майра покраснела. Она теснее прижалась к двери, кусая губы, пока не почувствовала слегка солоноватый привкус крови.

– Если бы я только мог хоть что-нибудь сделать! – продолжал Ноулетон. – Что угодно, лишь бы все уладилось, клянусь – я бы даже не задумался!

Келли – его торчавшая из женского халата лысая голова выглядела очень смешно – тяжелой походкой подошел к Ноулетону и похлопал его по плечу:

– Послушай, мальчик мой! Ты просто нервничаешь. Давай-ка подумаем вот о чем: ты принял меры, чтобы выпутаться из ужасных неприятностей. Дело совершенно ясное: девчонке нужны твои деньги – она затеяла игру, но ты ее победил; сам ты при этом избежал несчастного брака, а семью уберег от страданий. Разве не так, Эпплтон?

– Абсолютно верно! – решительно поддержал его Эппл тон. – И дело надо довести до конца!

– Ну да… – печальным тоном праведника произнес Ноулетон. – Если бы она и правда меня любила, все это вряд ли бы на нее сильно подействовало… Не за родителей же моих она замуж собралась!

Эпплтон рассмеялся:

– А мне показалось, что мы приложили все усилия, чтобы ей стало ясно, что дело обстоит именно так!

– Ах, да замолчи ты! – с грустью воскликнул Ноулетон.

Майра заметила, как Эпплтон подмигнул Келли.

– Именно так! – сказал он. – Она же ясно показала, что ей нужны твои деньги! И в таком случае нет никаких причин не доводить дело до конца. Смотри сам! Либо ты окончательно убеждаешься, что она тебя не любит, избавляешься от нее и остаешься свободным как ветер; она уползает и никогда даже не заикается о том, что тут было, и концы в воду, и твои ни о чем никогда не узнают. Либо выходит, что две с половиной тысячи выброшено на шавок, ты вступаешь в несчастный брак – девушка тебя точно возненавидит, как только обо всем узнает; ты лишаешься семьи, а возможно, тебя лишат и наследства за то, что ты на ней женился. И любой тебе скажет: это просто куча неприятностей!

– Ты прав, – печально согласился Ноулетон. – Наверное, ты прав… Но, ах! Как же она тогда на меня посмотрела! Она, наверное, сейчас лежит, не в силах уснуть, и слушает, как там плачет китайчонок…

Эпплтон встал и зевнул.

– Что ж… – начал он.

Но дальше слушать Майра не стала. Подобрав полы своего шелкового халата, в ярости и на одном дыхании она молнией пронеслась по мягкому ковру коридора в свою комнату.

– Боже мой! – воскликнула она, сжав в темноте кулаки. – О, боже мой!

V

Незадолго до рассвета Майра погрузилась в беспокойный сон, который, как ей показалось, продолжался бесконечно. Проснулась она около семи; апатично полежала на кровати, свесив вниз руку, на которой проступили голубые линии вен. Она, протанцевавшая до рассвета не на одном балу, сейчас чувствовала себя очень усталой!

За дверью пробили часы; она нервно вздрогнула, и что-то внутри нее словно оборвалось, – она перевернулась в постели и навзрыд разревелась в подушку; волосы темным нимбом разметались вокруг ее головы. Она – Майра Харпер – попалась на такую дешевую и вульгарную уловку, устроенную тем, кого она считала застенчивым и добрым!

Ему не хватило смелости прийти и сказать ей правду, и он вышел на большую дорогу и нанял людей, чтобы ее запугать!

Между лихорадочными всхлипами она тщетно пыталась постичь, что же должно быть в голове у того, кто так коварно все это устроил. Ее гордость не позволяла ей предположить, что план был придуман Ноулетоном. Идея, скорее всего, родилась у этого коротышки актера, Эпплтона, или же у толстяка Келли, с его кошмарными пуделями. Это все было словами не описать, это было просто немыслимо! Она почувствовала острый стыд.