И все же, на мой взгляд, это существенно: если вы долго маринуете читателя перед каким-то важным событием (будь то секс или чья-то смерть), он с высокой долей вероятности обидится за скомканные подробности, за сухой пересказ, за попытку скорее перескочить на что-то попроще. Неважно, почему вы жадничаете: вам психологически тяжело, вы стесняетесь, у вас нет опыта или мешает травма. Творчество, и литературное в том числе, предполагает огромное эмоциональное напряжение. Откровенность. И борьбу. Поэтому, если вам не дается сцена по вышеперечисленным причинам, но при этом вы предельно накалили повествование и этот эпизод важен, мудрее его отложить. Провести с собой разъяснительную работу, самому или со специалистом; поговорить с друзьями; почитать что-то по теме, а потом собраться — и додать книге эмоций и деталей. Неслучайно во многих недожатых кульминационных моментах в рукописях моих авторов пестреет на полях маниакальная пометка: «Больше стекла/огня/деталей!» Ну а если не хочется и не можется… так и не дразните!
Грубо говоря, если вы посвятили в какой-нибудь сцене пять абзацев тому, как персонажи страстно целуются, куда они запускают руки, что и где у них пульсирует и горит, зажать в другой сцене то, что закономерно за этим следует, — просто странно. Персонажи, между прочим, тоже могут немного расстроиться. Они же не читатели, фанфики не пишут.
Книга — штука все-таки не резиновая, поэтому уместность каждого эпизода, конечно же, стоит взвешивать — просто более демократично, чем порой советуют. Спор о критериях этого взвешивания идет долго и пестрит крайностями, в попытках отстоять которые редакторы и авторы могут бодаться до искр из глаз. Да, да. Поговорим про разбухание текста и тотальную резку. Корректнее было бы выбрать метафоры из одного образного ряда, но я использую те слова, которые наиболее в ходу именно у моих коллег.
Разбухание — насыщение текста лишними сценами и деталями — случается по разным причинам. Например, когда мы настолько любим некоего героя, что не можем остановиться, выделяя ему «эфирное время». Нам нравится наблюдать за этим потрясающим типом, порой мы даже не задумываемся, а движет ли сюжет очередное его появление или шуточная перепалка с товарищами. Мы просто наслаждаемся тем, как он рубит головы мумиям, шутит, флиртует. Сложно это осудить с человеческой точки зрения, нам и в жизни не хочется выпускать из поля зрения интересных людей. Но в литературном мире у такой любви есть последствия. Читателю (особенно если он этого героя не полюбит), возможно, не захочется продираться к сути сюжета через ряд довольно бесполезных сцен. Я бы предложила два совета: проанализировать все написанное с точки зрения уместности — об этом ниже — и, если вы правда влюбились в героя и хотите видеть его снова и снова, отвести душу на фанфике. Да, да, авторы тоже пишут их сами на себя. Это нормально. И читатели потом порадуются.
Такая любовь может случиться у автора не только с героем, но и с атмосферой (вот любим мы подсолнуховые поля, и всё тут: как попадет герой на подсолнуховое поле — здравствуйте, три абзаца описаний!), едой или, например, с матчастью. Ту же «твердую» научную фантастику любят не все именно потому, что над сюжетом там главенствуют научные изыскания, все инновации жестко (и нередко ОЧЕНЬ подробно) обоснованы. «Мягкая» НФ, где андроиды, звездолеты и машина времени, скорее, антураж для увлекательных приключений, имеет больше почитателей. Среди смертных, разумеется, читатели-ученые могут думать иначе. Вам, если вы пишете фантастику, тоже лучше заранее понять, в какой из двух «орденов» вы хотите вступить.
Другая причина, по которой наш текст может разбухнуть, приземленнее — это мы так… прокрастинируем. Откладываем неизбежное. Например, прекрасно зная, что героям пора целоваться, мы волнуемся, стесняемся, всё никак не решимся упасть в этот эпизод с головой и тянем, тянем предыдущие. Герои гуляют по все тем же подсолнуховым полям, и играют с собакой, и разговаривают, разговаривают и еще немного разговаривают, а можно еще пиццу съесть… Главное — вовремя поймать себя за руку. Никто не отрицает: к важным моментам, вроде признаний в любви, смертей и роковых ссор, нужно подходить аккуратно, но со знанием меры.
Третью причину я обозвала бы грустным словосочетанием «сюжетное отчаяние». Эта беда порой — хотя, конечно, не всегда — подстерегает нас, если мы садимся за книгу без плана или (вариант для упрямых садовников) без плюс-минус четкого набора готовых «семян». Грубо говоря, мы отправляемся в путешествие по сюжету, надеясь, что он сам выведет нас и на завязку, и на элементы развития действия, и на кульминацию… а он все не выводит. Или делает это сли-и-ишком постепе-е-енно. В густых зарослях мы нащупываем что-то, хватаемся, а оно оказывается длинной лозой. Куда длиннее, чем мы надеялись. Так текст и обрастает множеством разрозненных эпизодов.