— Мало ли чего я в жизни не видела. Где это? Что за море? — Она скинула модельные туфли и пошла по песку босиком. — Что за земля? Это Африка, да?
— Это не Африка. И не Америка. И вообще не Земля. Отсюда до Земли больше тысячи световых лет, если хочешь знать.
— Ну? Вот заливать-то! А ты фантазер.
— Я не фантазер. Если хочешь знать — это ты фантазерка. Ну подумай сама — можно оказаться где-то в Африке за считанные секунды?
Она большими глазами посмотрела на меня и покачала головой.
— Правильно.
— А на другой планете, значит, можно?
— И на другой планете, и в Африке, и где угодно. Это мой подарок тебе. Отдыхай. Купайся. И не забивай голову.
— Я буду загорать, — сказала она и принялась раздеваться.
А я пожалел о том, что не взял купальные трусы. Я же здесь всегда один, и купальные трусы мне ни к чему.
— Извини, — сказала Маринка и подмигнула, — купальника нет, придется нагишом.
И она разделась догола, даже не предложила мне отвернуться, а я смотрел на ее гибкое тело и потихоньку сходил с ума. Потом нашел силы отвернуться и пробормотал:
— Загореть тебе не удастся.
— Что?
— Я говорю, загореть тебе не удастся.
— Почему?
— А тут слой озона очень мощный, по-видимому. Ультрафиолет не пропускает.
— Да? — разочарованно протянула она. Потом села со мной рядом на песок, приблизила лицо:
— Слушай, так это правда не Земля? Я кивнул.
— Ну ты даешь. Я, наверное, сплю и вижу сон.
Она закинула руки за голову, а я настолько свихнулся от ее обнаженного тела, что готов был уже прикоснуться к ней. Потом опомнился, прокашлялся, сказал:
— Есть будешь?
— Буду. Слушай, а это чей шалаш, там, среди деревьев?
— Мой. Сам сделал.
— Ну?
— Ну. Ты посиди, а я сейчас. Я пошел к пальмам, сорвал спелую хрумку, взял в хижине нож.
— Ешь.
— Что это — кокос?
— Это хрумка.
— Ха-ха! Хрумка! У… ммм… И правда — хрумка. Никакой не кокос, я кокосы ела, правда — хрумка. Здорово! Еще хочу!
Мы съели хрумку без остатка, я принес еще, а она сказала, что можно наладить поставку хрумки на рынок Черноземска и заработать на этом хорошие деньги, бери, мол, идею, дарю.
Потом она купалась в море, спрашивала, есть ли здесь акулы, звала меня, но мне легче было застрелиться, чем раздеться донага при ней.
— Глупый, — говорила она, — иди же сюда, ну трусы же на тебе есть какие-нибудь, давай, не стесняйся.
Ну вот еще, сейчас, покажу я мои трусы. Я сам на них без содрогания смотреть не могу, а уж показывать их Маринке… Они протертые в трех местах, через ткань все светится… Потом она пошла на берег, а я смотрел на нее — дева, выходящая из волн. Правда, волны были небольшие, но я не на волны смотрел, а на нее…
— Что смотришь? Нравлюсь?
Я сглотнул комок и униженно кивнул.
— Хочешь заняться со мной любовью?
И я настолько обалдел, что снова кивнул… Я не люблю это выражение — заниматься любовью, от него несет дешевым американизмом. Make business. Make money. Make love. (Делать дело. Делать деньги. Делать любовь.) Еще хуже — трахаться. Но даже если бы она сказала — трахаться, я простил бы ей, потому что не хотеть ее было нельзя.
Когда все закончилось, она слегка оттолкнула меня и сказала:
— Какой ты неумелый. — И отвернулась.
Лучше ударила бы по лицу. Я погас. Я был уничтожен, растоптан. Хотелось умереть. Я — неумелый любовник. И вообще — ничтожество. Я встал и пошел в море. Долго плыл от берега. Вот так уплыву и утону — думал я. И плевать. Потом спохватился — ладно, я утону, а Маринка-то как — здесь останется навсегда, что ли? И я повернул назад.
— Я тебя обидела? Извини, я не хотела.
— Да ладно, — я тоскливо махнул рукой. — Не стоит извиняться.
— Брось, Геночка, чепуха все это. Хочешь, я тебе Кама Сутру дам почитать?
— Угу. Вместо Монтеня.
— Ну почему вместо Монтеня. Вперемешку с Монтенем.
Ладно, думаю я, читал я Кама Сутру, да без толку, судя по всему. Видно, не судьба мне поселиться здесь с любимой женщиной.
— Тебя дома не хватятся? — тускло спросил я. — Полночь у нас уже.
— Ух ты! — Она принялась одеваться. — Мать будет орать… не приведи господь.
— Ты на какой улице живешь?
— На Радиальной.
— Это в новостройке, что ли? Ну, знаю. Доставлю.