Приданое для Анжелики

Но время шло. Песни и танцы начали повторяться. На исходе третьей недели Анжелика вдруг подумала, что если бы шхуна пришла в порт Бордо в срок, то она как раз к этому времени стала бы матерью. Ее настроение испортилось.

Нет, она вовсе не сохла по Адриану! Анжелика толком и не запомнила его. Она тем более не жаждала родовых мук — видела на плантации, как это происходит. Но девушке уже было практически восемнадцать, а у нее ни мужа, ни поклонника, ни даже приятельницы!.. Единственная подруга во всей Франции — Терезия Кабаррюс, ныне маркиза де Фонтене, жила в Бордо. Так сказала Анжелике мадам Лавуазье.

«И что мне мешает съездить в Бордо?» — подумала Анжелика, хмыкнула, огляделась по сторонам и не обнаружила никаких помех.

— Франсуа! — крикнула она, и от конюшни к ней тут же подбежал все тот же кучер, всегда готовый к любым услугам и оставленный при доме.

— Все, что вам угодно, графиня!

— А не прокатиться ли нам в Бордо?

Разбойничьи усы кучера взлетели.

Он низко поклонился и заявил:

— Безмерно счастлив угодить вам, госпожа.

За полдня она собралась. В карету с усиленными осями мужчины загрузили несколько ящиков для «фарфора». Потом Анжелика подумала и приказала снарядить еще пару карет для вещей и прислуги. Обходиться малым девушка уже отвыкла.

К вечеру она снова оказалась во Франции, удивительной, разнообразной, а иногда и немного пугающей. Здесь шли по дорогам длинные колонны новобранцев, большую часть которых составляла безусая молодежь, били барабаны и скулили флейты. Каждый город был полон попрошаек. На любом перекрестке стояли официальные лица, имеющие право проверять документы и досматривать багаж.

Анжелика, которой председатель ее персональной коммуны готов был выправить любую бумагу, представлялась графиней д’Ами.

На каждом посту она слышала одно и то же:

— Гражданка д’Ами, титулы во Франции отменены. Вам нет нужды сообщать о вашем аристократическом происхождении.

Анжелика только смеялась. Ей нравилось их дразнить.

Но в какой-то момент все изменилось. Не стало ни постов, ни официальных лиц. На горизонте постоянно виднелся какой-то дым, иногда там полыхало самое настоящее зарево пожара. Исчезли и колонны новобранцев.

Потом кареты остановили какие-то оборванные крестьяне. Тут Анжелика впервые поняла, во что влипла с этой поездкой.

— Кто такие?

Кучер, мигом стащенный с козел, вздохнул и ответил:

— Меня звать Франсуа.

— А ты? — Оборванцы уставились на девушку.

Внутри у Анжелики все оборвалось. Глаза у них были нехорошие.

— Графиня д’Ами, — едва сохраняя независимый вид, представилась она.

Оборванцы переглянулись.

— Эмигрантка?

Анжелика задумалась. Она не вполне понимала, что они имели в виду.

— Я с Мартиники.

Крестьяне снова переглянулись. Они не знали никакой Мартиники.

— Это во Франции?

— Не совсем…

— Ну, значит, эмигрантка, — мгновенно решили они. — Осторожней, ваше сиятельство. Впереди дорогу перекрыли республиканцы. Если они узнают, что вы эмигрантка, то даже на гильотину тащить не станут, на месте застрелят.

Конечно, Анжелика испугалась, но дорога оказалась чистой, без всяких республиканцев. В первом же городе она расспросила, что происходит, и охнула. Оказывается, в стране разворачивалась гражданская война! Девушка еще несколько раз поговорила с людьми и успокоилась. Путь отсюда до Бордо держали в основном мятежные крестьяне, а они относились к аристократам без особой неприязни.

— Эти новые — еще хуже, чем были вы, — так жители города указали графине д’Ами на ее место в новой иерархии нравственности.

Это утешало.

А потом пошли эти самые мятежные земли, и Анжелика остро пожалела о том, что вообще куда-то поехала. Здесь царил голод. Такие желтые лица, обтянутые кожей, и впавшие глаза уже были ей знакомы. Хлеб оставался только в городах и по совершенно умопомрачительной цене.

Девушка подумала и уже во втором городе поехала на зерновые склады. Видеть эти глаза, провожающие твою карету, было невыносимо.

— Сколько возьмете? — поинтересовался хлеботорговец.

— Все, — заявила Анжелика и махнула рукой.

Она могла себе это позволить.

С каждым днем то, что держала в руках Анжелика Беро, возрастало для Аббата в цене. Но шел уже апрель, а никаких сведений о том, чтобы кто-нибудь сорил деньгами, так и не поступало.

Тем временем в конвенте было неспокойно. Умеренные депутаты кидались из крайности в крайность: то поддерживали якобинцев, то переходили на сторону буржуа. Все и у всех выходило глупо. Даже две главные силы не понимали, что им делать. Так, 3 апреля депутаты почти единогласно постановили брать под арест всякого, кто выйдет на улицу без трехцветной республиканской кокарды.

Аббат долго смеялся. Ему все это напомнило те далекие времена, когда евреи обязаны были носить желтую матерчатую звезду. Теперь в том же положении оказалась вся Франции.