Приди и помоги. Мстислав Удалой

Перед утром Удалой проснулся, чувствуя себя удивительно бодрым и полным сил — совсем как в молодости. Как прекрасна была жизнь! Как хороша была предутренняя степь — еле видимые вдали холмы должны были вот-вот зарозоветь под первыми лучами солнца, запахи трав и цветов были еще не столь сильными, как днем, а нежными, влажными, будто напитанными легкой росой. Как славно было выйти из душного шатра на волю, где уже собралось готовое к походу войско. Как вдруг захотелось поскорее закончить войну победой, с почетом и радостью вернуться домой! А то и не сразу домой, а заехать сначала во Владимир, повидать тамошнего великого князя, спросить его: что, мол, князь Георгий, хорошо было за чужими спинами отсиживаться? Да и сесть самому во Владимире, а Галич — Даниилу. Впрочем, эти мысли были уж совсем преждевременными. Ничего, придет и для них время.

Весь огромный стан, оказывается, тоже не спал. Это князья, чтобы не слишком отставать от Мстислава Мстиславича, поднимали своих и начинали сворачиваться. Хорошо. К полудню, надо думать, тоже и они выступят.

Полк в тысячу человек, из которых почти половина половцев, выйдя со стана, пошел на хорошей рыси. Так что, когда взошло солнце, уже никого не было видно кругом — одна степь, кое-где оживляемая лишь невысоким, но густым кустарником. Скучно здесь жить, думал Мстислав Мстиславич. Поглядеть не на что. Разве что лиса пробежит вдали или волки застынут в траве, провожая глазами войско. А половцы — живут, ничего. Им, наоборот, кажется тесно среди лесов. Им простор подавай. Ладно, вот разобьем татар — будет вам простору сколько угодно.

Ехали без происшествий. Когда солнце поднялось уже над самой головой — к Мстиславу Мстиславичу приблизился воевода.

— Еще немного осталось, княже. Вон, видишь? — Он показал рукой. — Оттуда их видно будет.

— Как думаешь — сразу ударим? — спросил Мстислав. — Или на первый раз дадим приготовиться?

— Успеют они приготовиться, княже, — с какой-то злостью произнес Юрий Домажирич. — Они скоро собираются.

И Мстислав Мстиславич решил больше ни о чем не спрашивать. Вперед — и все.

— Лучников! Лучников на оба крыла! — крикнул он, вспомнив о том, что татары меткие стрелки. — Воевода!

Юрий Домажирич уже распоряжался в гуще войска — распределял, кому куда становиться. Полк перестраивался на ходу. В середине шла основная сила — ратники в тяжелых бронях и с копьями. Здесь были и князья Мстислав, Даниил и Олег Курский. Рядом с Удалым, как и положено, находился мечник Никита.

Правое крыло войска было русское. Левое, оттянувшееся далеко в сторону, — половецкое. Едва только перестроились из походного порядка в боевой — увидели татарское становище.

Все там было так, как рассказывали князья, — и шатры на колесах, и скота множество. Только еще к этому вдобавок — на глазах собирающаяся татарская конница.

Они и вправду умели быстро готовиться к битве. Еще и половины пути не прошло войско Удалого от того места, с которого увиделся стан противника, а уже, разворачиваясь полумесяцем, татары с визгом двигались навстречу. Числом их было, пожалуй, поменьше, чем русских и половцев, но их это не смущало. Да, прав был воевода, успел подумать Мстислав Мстиславич. Сблизившись на расстояние выстрела, татары ударили стрелами — все враз.

Появились первые потери. В серединной части наступающего русского полка упало несколько коней, закричали люди. Мстислав Мстиславич, пригнувшись к конской шее, с дрожью сердца ожидал, что и его конь сейчас дернется от боли, споткнется и рухнет. Но обошлось — лишь звякнуло вскользь по шлему. И мечник Никита запоздало попытался закрыть князя щитом.

И тут же засвистело и слева и справа — то оба крыла метнули стрелы в татарский полумесяц. Татары ответили визгом, кувыркались с коней на землю и разрушили строй. И в этот разрушенный, визжавший строй врубился срединный полк с князьями во главе.

Полетело на землю множество ненужных уже копий — на концах некоторых визжали и извивались татарские ратники, иные были проколоты вместе со щитами. Тяжелые копья сделали свое дело! Наступала пора мечей и топоров Мстислав Мстиславич с неожиданной легкостью зарубил первого противника — тот открылся навстречу удару, то ли нечаянно, то ли в приступе воинского безумия, отведя руку для лучшего замаха. Рука с саблей безвольно упала, и на разрубленное плечо послушно легла голова с длинными черными косицами. Следующего пришлось сшибать с коня, несколько раз приложившись к щиту, пока топор не дорубился до тела. Сбоку Никита отчаянно бился с большим татарином, не подпуская его близко к князю. Мстислава Мстиславича вынесло немного вперед, и он. полуобернувшись, вбил лезвие топора большому татарину в спину Никита сразу освободился и, крикнув что-то неразборчивое, налетел на следующего, едва закрывшись щитом от сабли.

И справа и слева теперь слышался истошный вой окончательно сломав татарский полумесяц, оба крыла охватили сбившуюся в беспорядке конницу — и ее вырубали теперь со всех сторон, и с каждым ударом она становилась все разрозненнее и податливей.