Приди сюда, о Росс, свой сан и долг узнать… (сборник)

«Чело венчанное Россия подняла;
Она с тех дней цвести во славе начала.»

(Херасков)

Он перевернул страницу и озаглавил другую: «Вступление».

«Станет ли и тысячелетия чтобы петь мужество героев, коих благородная кровь принята была русской землей с большею любовью и благоговением нежели приняты бывают драгоценнейшие рубины и гранаты рукою знатока-ювелира, ибо никогда с такою пышностью и быстротою не производила она еще плодов столь сладостных: законодателей просвещенных, гражданского порядка, чудес гения художеств и наук, победоносных воинов. Никогда мертвый камень, пусть самый яркий средь блистательного своего семейства, никогда рука мастера, пусть самая искусная средь изумивших любопытное человечество, соединившись, не могли представить ничего подобного сему фейерверку, сей игре света! Он порожден был не отточенными гранями и прихотью луча, но человеческою творческой мыслью, силою высокого, доблестного слова, нрава, служения. Золотой век гордого росса, ты вырос из почвы, удобренной божественною влагой»!

Рука Алексея Ильича все быстрее ходила по бумаге, иногда перечеркивая и поправляя написанное, но ни на миг не останавливаясь:

«Сентября 10-го дня

Приехал в Царицын. Волга, во всей славе своей, раздвинув берега, спешит погрузиться в море, до коего отсюды не более пятисот верст. Коли все съестные припасы были бы так дешевы, как рыба здесь, то нигде бы в свете нельзя было найти такой дешевизны. Иногда бывал в Отраде. Всякому месту, куда отлучишься из Царицына, должно бы называться сим именем, потому как скука худого строения и общества города превосходят многие, мною виданные. Первые лица (что же желать от низших после того) только и делают, сошедшись вместе, что кого-нибудь пересуждают, несмотря, что они сами заслуживают осмеяния. Скупость, мотовство, зависть, карточные игры, ревнивые мужья, неверные жены, ветреные любовницы и любовники – вот что нашел я там, где думал сыскать честное приятельство и доброе обхождение. Щастие представляют себе инако, и всякий в особливом виде. Я сообщу несколько слов, как легковерный искатель щастия обманут бывает: всякая ласка, приятный взгляд его восхищают, по присловью русскому «дурак и посулу рад», утешаем бывает он одною пустой надеждою, полагая покой свой и довольство в предметах преходящих, и конечно, обманывается. Сие щастие не может быть долговременно. Нынешняя любовь, к примеру, весьма далека от любви наших предков. Многие женщины нашего века не почитают преступлением одного любить и шестерых обманывать и говорят, что истинная любовь требует от любовника веры, или слепой доверенности, то есть видеть и быть слепу. Ныне так и поступают: притворяются, будто во всем верят своим возлюбленным и уважают их скромность, хотя думают совсем противное. Кавалеры попущают себя, как искусные министры, обманывать для того только, чтобы способнее изведывать обстоятельства. Отсюды произошло множество неприятностей в жизни партикулярной и семейной, а по совести, каких ждать от сих лиц свойств и в службе гражданской. Худое от них и дружбе и службе. Угождатели переменчивому кумиру суетного щастия, взвесьте ж свои дела на весах беспристрастия, вы увидите, сколь они бесстыдны и сколько вы заблуждаетесь! Увы, обманывающийся обманщик сам закрывает себе уши, чтобы таковою глухотою оградится от едва различимых стонов совести своей. Не то нашел я в Отрадном, истинно верном своему имени! Село Отрада принадлежит бригадиру Аничкову, женивгпемуся на г-же Бехтеревой. Это приятнейшие люди, коих имена я всегда сохраню с благодарностью в моей памяти. Внимание их простиралось не только на все возможныя ласки и угождения, но даже предупреждало мои прихоти. Они имеют дар одолжать людей, с такою приятностию, которая превосходит и самое одолжение. Сердечная дружба соединяет сих щастливых супругов. Кажется самая челядь разделяет сие невинное и лучшее из удовольствии земных. В доме не слышно склок и наушничанья, а во всех палатах, хотя не богатых, чувствуется особый прибор. Я расстался с Аничковыми с чувствами истинной приязни.

Сентября 11-го дня

До выезда на Москву, я шел с собаками по полям любезного бригадира, затравя волка и нескольких степных зайцев. Мне особенно думалось во время охоты, как то нередко со мною бывает, так что, воротясь к себе, сел писать, а нечто и рассудил отослать знакомцам. Писал к господину N. Между прочим, не умолчал и о «московском обхождении», коего память снова тревожат. Впрочем, потаенно, чтобы, буде N Салтыковых отложился, прямо ничего сыскать неприятели за мною не могли: