Приди в мои сны

На ее раскрытой ладони лежал серебряный браслет. Игнат не расставался с ним никогда, и если уж расстался, значит, он ему больше не нужен. Не от кого ему больше защищаться. И может, их с Тайбеком жертва защитит тех, чьи судьбы теперь связаны со Стражевым Камнем. Может быть, она их уже защитила.

Эпилог

Человек сдержал слово и гребень ее вернул.

Гребень скользил по белым волосам гладко, разбирал на пряди, ласкал, успокаивал, уговаривал забыть, но она все вспомнила, даже то, что забыла за эти столетия. Она вспомнила даже свое имя. Кайна – вот как ее звали когда-то давным-давно. Не демон, не албасты – Кайна! Самая красивая девушка в деревне, самая желанная невеста. Многие к ней сватались, только она никого не хотела, никого не любила, ждала одного-единственного.

Дождалась. Высокий, красивый с глазами как серебро – чужак. Чужаку отдала она свое сердце, вслед за ним ушла жить на остров посреди озера. Не испугалась даже пророчеств старого шамана, который сулил погибель и ей, и ее роду. Ушла, потому что полюбила. А то, что муж ее не человек, что в полную луну оборачивается огромным серебряным змеем и уходит под воду до самого утра, так разве же это любви помеха? Сколько тех полных лун? В остальное-то время он человек, ласковый, заботливый. А то, что шаман называет его демоном, это от зависти, оттого, что у шамана нет той власти, что есть у ее мужа. Шамана только огонь слушается, а ее змей с водой и землей может разговаривать. Кайна сама видела, как по его зову серебряные жилы на поверхность выходили, а золотые слитки прямо из земли вырастали, как грибы. Вот такая сила была у ее мужа. Но Кайне не требовалось ни золото, ни серебро, она любила чужестранца не за щедрые подарки, и в любви этой родилась их дочка. Красотой своей она была похожа на Кайну, а серебром глаз – на отца. Маленькое чудо…

Счастье Кайны разрушил шаман. Появился на острове, когда не было мужа, цепко схватил за руку, так, что не вырваться, велел:

– Пойдем со мной, женщина. Покажу тебе, что любовь твоя натворила.

И Кайна пошла, даже про любимую доченьку забыла, не смогла противиться шаманским чарам. Шаман повел ее по деревне от одного дома к другому, от одного покойника к другому… Мужчины, женщины, дети малые…

– Видишь? – шептал шаман. – Каждое полнолуние кровавая жатва. Сначала по одному человеку недосчитывались. Засыпал человек и не просыпался. Но с каждой луной голод его растет, а покойники все множатся.

– Нет! – Она замотала головой, попыталась вырваться.

– Смотри! – Шаман подвел ее к колыбели. Девочка, такая же, как ее доченька, только мертвая… – Он не остановится. – Шаман качнул колыбель. – Когда-нибудь на ее месте окажется твоя дочь. А теперь уходи и думай над тем, что я тебе сказал, а как надумаешь, возвращайся! – Сказал и оттолкнул, словно это она девочку задушила.

А может, так оно и есть? Не своими руками, но мужа любимого змеиными объятиями…

Кайна мучилась месяц, до следующего полнолуния. Дождалась, когда серебряная тень скользнет в озеро, и села в лодку. Она увидела все своими собственными глазами, поняла в одночасье, что объятия ее любимого мужа могут дарить не только негу, но и мучительную смерть…

– Убедилась? – Шаман выступил из темноты, вложил в онемевшие пальцы нож с костяной рукоятью. – Спаси деревню, спаси свою дочь.

Она сделала все, как он велел. Змеиная шкура была холодной на ощупь, серебряная чешуя походила на броню и лишь на брюхе становилась нежной, беззащитной. Заговоренный нож вошел в змеиное сердце по самую рукоять. Нежность в желтых змеиных глазах сменилась сначала безмерным удивлением, а потом безмерной яростью. Тугие серебряные кольца обвились вокруг Кайны, сдавили в прощальных объятиях, каплю за каплей выдавливая жизнь, забирая с собой в иной, призрачный мир. Она не сопротивлялась, умирала почти с радостью. Как же ей жить после того, что она сделала?

Но даже смерть от нее отказалась, жестоко отомстила за вероломное убийство своего любимого сына. Когда Кайна снова смогла видеть, в руках у нее был не нож, а костяной гребень, а шаман к тому времени уже все закончил. На щите из звериных шкур лежало сердце. Мертвое сердце ее мертвого мужа. И содранная змеиная кожа отсвечивала холодным серебряным блеском. А шаман вытирал о штаны окровавленные руки. На Кайну он смотрел с жалостью.

Тогда она еще не понимала, что означает этот его взгляд, не понимала, что умерла в беспощадных объятиях любимого мужа и возродилась уже не человеком, а албасты. И костяной гребень, зажатый в длинных когтистых пальцах, – это теперь ее жизнь и есть…

– На остров не ходи, – сказал шаман. – Я все сделаю сам. – И о дочке твоей позабочусь. Буду растить и защищать ее как родную. Обещаю.

Обманул… Не мог он защитить ее девочку. От людей мог, но не от нее, родной матери, от албасты…