Все разрушилось в одночасье, рухнули и Настины иллюзии, и Настины надежды на счастливое будущее, и вера. Случайно подслушанный разговор не заставил ее прозреть, но стряхнул морок, в котором она жила последние месяцы.
Настя любила отцовскую библиотеку еще с младенчества. Не было для нее места спокойнее и уютнее, чем высокое, вкусно пахнущее табаком и пылью отцовское кресло. Тот вечер выдался тяжелым, впервые со дня смерти родителей в Настином доме ждали гостей. Их было немного: Адам Иннокентьевич, по просьбе бабушки взявший на себя заботу о Настином будущем и настоящем, Дмитрий и его друг Сергей Васильевич Волотько, которого Дмитрий просил называть по-свойски, Сержем. Тихий ужин, почти семейный, но в нынешнем Настином состоянии все равно весьма утомительный. Она уронила вилку, разбила хрустальный бокал и порезала осколками палец. Она была неловкой и неуклюжей, и даже ласковый голос Дмитрия не мог ее успокоить. Она извинилась, сослалась на плохое самочувствие и ушла из-за стола. У мужчин ведь всегда найдутся мужские разговоры.
Дмитрий проводил ее до самой комнаты, поцеловал ласково, пожелал доброй ночи и ушел. А она вдруг подумала, что не сможет уснуть, что нынешнее ее тревожное состояние никак не связано с зарождающейся где-то в затылке болью. Оно связано со страхом. Ослепнув, она стала бояться жизни и чужих людей, эту жизнь заполняющих. И так теперь будет всегда. От осознания этой неизбежности живот скрутило судорогой и к горлу подкатила тошнота, а комната, знакомая с младенчества, вдруг изменилась: ощерилась углами, наполнилась пугающими шорохами.
Настя сбежала. Задыхаясь от накатившей паники, прижимая ладонь к животу, она медленно, по стеночке, побрела по коридору. Неважно куда, лишь бы подальше от своей комнаты, в одночасье сделавшейся чужой и неприветливой, наполнившейся невидимыми демонами.
Отцовская библиотека встретила Настю успокаивающей тишиной и с детства знакомыми запахами. Она не подставляла Насте подножек, не цеплялась за одежду, а любимое папино кресло приняло ее ласково. И стало хорошо, живот отпустило, а головная боль, кажется, начала отступать. Настя закрыла глаза, здесь, в тихой гавани из старых дубовых шкафов и книг, пережидая обрушившийся на нее шторм.
Наверное, она задремала, потому что из блаженного спокойствия ее выдернули голоса. Говорили тихо, почти шепотом, но в библиотечной тишине каждое слово было отчетливо слышно. Надо было дать знать этим двоим, Дмитрию и Сержу, что здесь они не одни, что она невольно нарушила их уединение, но Настя не стала. Ее остановили новые, доселе незнакомые нотки в голосе Дмитрия, не просто раздраженные, а злые. Никогда раньше Настя не слышала, чтобы он так говорил, чтобы он так говорил о ней.
– Не могу, Серж! – Библиотеку медленно заполнял сигарный дым. Дмитрий закурил. – Кто бы знал, как мне надоел этот фарс!
Если бы сейчас Настя заговорила, дала понять, что в комнате они не одни, все бы в ее жизни осталось по-прежнему, она бы вышла замуж и стала примерной женой. Но она не заговорила, вжалась затылком в подголовник кресла, заставила себя молчать и слушать.
– Да полноте, Дмитрий. – По голосу было ясно, Серж улыбается. – Твоя будущая жена мила и очень красива.
– Мила и красива?! Серж, друг мой дорогой, она была мила и красива до тех пор, пока не стала слепой калекой. – Голос Дмитрия преисполнился страданием. – Ты же сам все видел сегодня за ужином. Неуклюжая дура! И эта ее улыбка, словно она постоянно за что-то извиняется. И эта беспомощность. Знал бы ты, как меня все это бесит! Как бесит меня необходимость выслушивать ее нытье!
Настя не ныла! Не ныла и никогда не жаловалась Дмитрию. В тот день, когда самый честный из врачей лишил ее надежды, она решила быть сильной и ни в коем случае не усложнять будущему супругу жизнь.
Усложнила. До такой степени усложнила, что теперь он ее ненавидит. Как же она не почувствовала? Как же не расслышала фальшь в его ласковых словах? Не потому ли, что не хотела слышать?
– Ты не о том сейчас думаешь, Дмитрий. – Серж был хорошим другом. Он был куда лучшим другом, чем Настя – невестой. Он умел утешать и находить правильные слова. – Ты должен думать о ее состоянии, о деньгах ее думать. Уверен, это очень воодушевляющие мысли.
– Если бы не долги…
– Ты покроешь все свои долги. Мало того, у тебя еще останутся деньги на достойную жизнь и на ту маленькую актрисочку. Я ведь видел ее, Дмитрий, она сущий ангел.
– А что мне делать с этой? – В голосе Дмитрия больше не было злости – одни только раздумья.
А «эта» вцепилась в подлокотник кресла, впилась ногтями в лакированное дерево, чтобы не закричать, не выдать своего присутствия. Она должна быть сильной, должна услышать все до конца.
– Господи, да что хочешь, то и делай! Свези ее в деревню через пару месяцев после свадьбы. Бедняжке наверняка вредна городская суета, а деревенский воздух и уединение, наоборот, очень даже полезны.
– А если она не согласится? – Ему уже нравилась эта идея, и задумчивость сменилась предвкушением.