Придорожная собачонка

Перси, сын графа Нортумберленда (его старший брат, по прозвищу Готспер, действует в королевских хрониках Шекспира), был рыцарем без страха и упрека. Вдохновленный стремлением нести веру Христову язычникам, он вступил в Орден крестоносцев, сражавшихся на окраинах христианских земель. Мы бы ничего не знали о его пребывании в тех краях, если бы не событие 1392 года, описанное в хронике Линденблата и Виганда. Тогда войско крестоносцев, переправившись через Неман около Алитус, или Олиты, именуемой в хрониках Алитен, двигалось к Лиде. Хоругвь со святым Георгием нес впереди войска брат Рупрехт Зекендорф. Перси, полагавший, что эта честь принадлежит английским рыцарям, разгневался, вынул из ножен меч, и дошло бы до кровопролития, если бы не вмешательство высших членов ордена.

Почти через шестьсот лет мы услышали из Ватикана, что покровитель рыцарства, святой Георгий, сражающийся с драконом, никогда не существовал.

Бассейны рек

Эти захолустные окраины Европы. Я пытаюсь представить себе, как они выглядели в 1811 году, когда в Соплицове пировали и собирали грибы. В моей памяти сохранилось кое-что из тех обычаев, остальное восстанавливаю по различным источникам. Это был бассейн Немана, где лесов уже осталось немного и откуда возили в Крулевец на баржах в основном плоды земледелия. Но немного севернее, там, где реки впадали в Двину, еще продолжали вовсю вырубать лес и сплавлять бревна в Ригу к вящему обогащению немецких купцов. Кое-где на участки предназначенного к вырубке леса совершались вооруженные набеги, потому что границы владений были намечены и описаны весьма приблизительно («От кривой сосны и камня повернуть направо»). В лесных деревушках жили егеря, охотники на бобров, загонщики, а также «удальцы» — молодые и сильные парни, ходившие на плотах, сбитых из сплавляемых бревен, или на барках, груженых дубовыми бочарными клепками. Крутились большие деньги, множились богатства шляхетских родов, панов сопровождали слуги, всегда готовые пустить в ход саблю и мушкет. Эта лесная жизнь шла рядом с соседней, полевой, но никто ее не запечатлел.

Оконечность материка

Это великолепный дикий край горных откосов, отвесно спадающих к Тихому океану, ущелий и котловин, заросших секвойями, узких бухт, прорезанных в крутых берегах. Стада морских львов отдыхают здесь, покачиваясь на волне или пластаясь на скалистых островках. Оказавшись в такой пустыне, трудно удержаться от попыток угадать, что здесь было давным-давно; хочешь не хочешь, к этому нас склоняют дурные привычки воображения, всюду ищущего следы замков, городов, исчезнувших цивилизаций. Но здесь ничего не было и, как бы смело это ни прозвучало, никогда не было ничего, кроме этого простора, океана и тех же самых восходов и закатов солнца. Если когда-то здесь останавливались или обитали индейцы, то теперь ни одна, даже самая примитивная постройка, ни один камень об этом не свидетельствуют. За одним исключением, настолько поразительным, что оно подтолкнуло поэта Робинсона Джефферса[3] написать вот такие стихи:

                             Руки

В гроте, в узком каньоне около Тассахары,

На каменном своде — изображения рук.
Множество рук в полумраке, туча ладоней — и всё,
Ни рисунка больше. Никто здесь уже не расскажет,
Что задумывал смуглый, смирный
                                            давно умерший народ:
Религия это была, или магия, или начатки
Беззаботных искусств. Но через столько лет
Эти старательные отпечатки выглядят, словно
Зашифрованное письмо: «Смотрите!
                                                  Мы были людьми,
У нас были руки, не лапы. Здравствуйте, люди,
Чьи руки еще искусней, наши потомки
В этом прекрасном краю. Наслаждайтесь
                                                      им целое лето,
Пока не уйдете и вам не придут на смену,
                                     ведь вы — такие же люди».