Придуманная любовь (СИ)

Мало того, что от Кати пышило жаром, она часто переворачивалась и скидывала с себя простынь. В комнате, хоть и было темно, но очертания её тела хорошо просматривались.

Да, я воспользовался беззащитностью Кати, и провел рукой по шее к плечу и руке. Мне хотелось большего — опустить руку на грудь и сжать ее нежно, но я подсознательно уже ощущал себя больным сталкером, охотящимся за девушкой, поэтому ограничился только этим.

Видимо, кто–то сверху решил поиздеваться надо мной, потому что Катя постоянно скидывала с себя простынь. А под ней, на минуточку, ничего нет!

Она скидывала, а я обратно возвращал. В конечном итоге, просто умаялся, повернулся к ней спиной и отодвинулся максимально далеко, от греха подальше.

Утро принесло собой новые испытания, потому что, когда я, на рассвете повернулся к девушке, там меня уже ждал образ Венеры Милосской. Только с руками.

Я жадно осматривал налитую грудь, на которую попадали солнечные лучи, любовался кожей живота, по которой хотелось провести губами. На ее лицо падали волосы, частично скрывая его от меня. Вот теперь точно сталкер.

Как по заказу, именно в этот момент, когда я лежал рядом с девушкой и утренним стояком в трусах, Катя проснулась.

— Доброе утро, — улыбнулась она мягко и потянулась.

Простынь поползла еще ниже, пара сантиметров и будет видна полоска волос. Интересно, у Ежихи там колючки, как у ежика? Или пузико? Говорят, оно нежное.

Предатель в трусах налился еще сильнее. Пузико. Да–а–а–а. Я как маньяк следил за всем происходящим, уже заранее зная, что будет, когда Игнатьева окончательно проснется и поймет, что именно сейчас делаю.

— Ой! — спохватилась Катя, оглядывая себя. — ОЙ!

Подхватила простынь и потянула ее наверх до самого подбородка.

— Ты — сволочь, Мельник! — воскликнула она и толкнула меня в плечо.

— И тебе доброе утро, солнышко, — ласково ответил я и растянулся на спине, являя миру и Кате своего приятеля в трусах, стоящего по стойке смирно.

— Ты бы еще подрочил на меня, пока я спала, — крикнула она, вставая с кровати.

— Каюсь, была такая мысль. Зато тебе я вижу уже лучше.

— Лучше, — бросила Катя и скрылась за дверью ванной, а я счастливо улыбнулся.

Пускай я стану импотентом, но как бы мне хотелось, чтобы каждое утро перед моими глазами была эта картина — сочное тело с налитой грудью и нежной кожей. И будь я хоть трижды сволочью или отбитым сталкером, но я готов начинать так свое ежедневное утро.

Мы не стали долго задерживаться в отеле — позавтракали, искупались напоследок в море и отправились домой. Кате предстояло собрать все свои вещи, а мне перевезти.

У Игнатьевой была запланирована смена в детской игровой на завтра, поэтому вторую половину мы договорились занять переездом.

Обратный путь в город прошел на удивление спокойно — мы общались как обычные люди, вспоминали смешные истории, было так хорошо, что даже не хотелось расставаться с девушкой, но мне тоже предстояло проделать небольшую работу и подготовить свою комнату для нового жильца.

Родителей дома не было, обычно мы с отцом встречаемся вечером, мама приходит позже, особенно в дни спектаклей.

Зашел в свою комнату и скептически ее осмотрел — большая кровать, шкаф, кресло и рабочее место, надеюсь, Ежихе будет тут комфортно, хотя она не жаловалась в прошлый раз.

В гардеробе перебрал вещи, освобождая место на полках.

— Елисей совсем меня не слушает, — жаловалась мама за нашим в кои–то веки совместным ужином.

— Что, Настюш, опять решила все по–своему сделать? — спросил отец, кладя в рот кусок стейка.

— Почему же по–своему? — возмутившись, спросила она.

Моя мама всегда была невероятной красоты женщиной, помню, как мальчишкой, любовался ей, казалось, красивее нет в целом мире. Прошли года, но ее красота не померкла ни на миг. Она лишь стала более статной, утонченной и элегантной.

Она умудрялась сохранять баланс между своей семьей и работой. Дома лишь только поставленный голос и ровная осанка могли сказать о том, что эта женщина больше, чем просто мама.

Зато на сцене она блистала, сияла. Эдакая отечественная Моника Белуччи. Она выходила к зрителю и вот, уже никто не мог оторвать глаз от нее самой и ее актерской игры. Когда я был младше, часто ходил на постановки с ее участием. Мне нравилось поворачивать голову назад и смотреть на лица людей, которые отражали большую смесь эмоций, любуясь мамой.

— Елисей хочет опошлить мою героиню, сделать из нее быдло из придорожного кафе, — продолжила мать.

— Так, а что не так, Настюш? — удивлялся отец. — Твоя героиня работает в придорожном кафе. Сомневаюсь, что можно сохранить грацию, продавая пирожки.

— Не в этом дело, Юр. У нее была мечта — стать великой балериной и она шла к ней очень долго. Просто волею судьбы сошла не на той железнодорожной станции, так и не доехав до Большого театра, да так и осталась там. Я допускаю, что она может обозлиться и потерять искру, но это вовсе не означает, что она должна стать хабалкой!

— Это что за странная постановка? Ты и пирожки? — спросил я, доедая остатки спагетти.