Придуманные люди с острова Минданао

Летом того же года во главе подразделения в составе рядового Павленко я убыл, согласно приказу командования, в деревню Маръял на предмет обеспечения радиосвязи во время проведения учений. Развернув станцию, я оставил Павленку дежурить, а сам пошел знакомиться с местной интеллигенцией: следующий — и главный — сеанс ожидался лишь утром после тревоги. «Тревогу» у нас всегда объявляли к подъему.

Местную интеллигенцию представлял учитель начальной национальной школы, молодой парень, недавно окончивший педучилище. Он оказался не только действительно интеллигентным, но и очень охочим показать и рассказать все интересное в родном селе.

Разговаривая с приятностию, мы обошли деревню и вышли за околицу. Рощица в некотором отдалении привлекла мое внимание. Мне показалось, что она имеет правильную круглую форму. Подойдя ближе, я заметил на некоторых деревьях яркие тряпочки, кажется, привязанные к стволам.

Я сделал еще шаг, но учитель придержал меня за руку.

— Не надо туда кодить, — произнес он с проступившим вдруг резким акцентом, — марийцы этого не любят.

Я остановился, вопросительно взглянув на него.

— Юосото. Священная роша, — и, как бы поборов смущение, тихо закончил: — Наша.

Новости из Марий Эл

Тридцать пять лет прошло с той поры. Я окончил университет, выучил один угро-финский язык и получил неплохое представление о другом — финно-угорском, сделал скромную работу об этногенезе — происхождении — венгров и провел не один месяц в отличном Будапештском этнографическом музее. Говорю об этом с одной целью — чтобы объяснить причину острого интереса к некоторым событиям в республике Марий Эл — некогда столь близкой мне Марийской АССР. Они не могли оставить равнодушным человека не чуждого финно-угроведению.

Но «не чуждый» — это далеко не то же самое, что занимающийся конкретно марийцами. Занимайся я этой темой конкретно, никогда бы не взял на веру обширную статью в некоей газете — назовем ее «Н. газетой». Статья, подписанная двумя спецами — московским и петербургским, подробно и убедительно сообщала, что язычество провозглашено государственной религией Марий Эл; что поддержали это луговые марийцы и в штыки приняли горные, издавна очень православные; что ностальгия по Казанскому ханству, куда входил и Марийский край, жива и по сей день, а посему образование, полученное в Казани, ценится куда выше, чем московское и петербургское. Короче, я заглотнул наживку. Я очень захотел в Йошкар-Олу.

…Забегая вперед, скажу: я предполагал, что отдельные люди врут. И отдельные газеты тоже. Но чтобы наврать все (прописью: ВСЕ) — такого я не мог себе представить. Прежде всего потому, что не могу понять: зачем?..

Первый же ушат холодной воды вежливо вылил на меня марийский ученый, с которым я консультировался перед поездкой и который мне очень помог. Я спросил:

— Вы горный мариец или луговой?

— Я этого деления не признаю, — суховато ответил он.

Но ведь в любом справочнике написано, что существуют

два марийских языка: горный и луговой. В самом свежем, правда, чуть иначе: «Марийцы, мари, марий (самоназв.), черемисы (устар. рус. назв.) — народ финно-угорской языковой группы. Числ. в Рос. Федерации 643,7 тыс. чел. Числ. в Респ. Марий Эл 324,4 тыс. Подразделяются на 3 субэтнич. группы: горные, луговые и восточные…»

Цитировать не имело смысла: он сам это и писал. Но удивление я выразил. Он возразил:

— Субэтнические группы — не разные народы. Вы, очевидно, «Н. газету» читали?

Я с гордостью признал это. Он глубоко вздохнул: в отличие от меня, «не чуждого финно-угроведению» человека, он — представитель народа, изучением которого занимается. И мы поговорили. Обо всем. О «Н. газете». О предпочтении казанского образования. «Дак оно понятно: ехать близко, на выходной и домой когда приедешь», о язычестве — никто не провозглашал его государственной религией, просто общество «Ошмарий чимарий» — «Белая марийская вера» зарегистрировано. В Москве. Как общественная организация. В заключение беседы он позвонил в МарНИИ — Институт истории, этнографии и языка. Это мне очень помогло.

Ясным майским утром я вышел на йошкар-олинском вокзале. В МарНИИ звонить было еще рано. Я с удовольствием остановился перед давней знакомой — картиной в вокзальном зале. В газетном киоске лежали газеты «Марий Эл» и «Кугарня»; лежал юмористический журнал «Пачемыш»: на его обложке изображен был зал заседания Кугыжаныш Погына, Государственного собрания. «Депутат тора-влак! Господа депутаты», конец подписи и на этот раз был закрыт. Не торопясь я побрел через город в гостиницу. Эта часть столицы стала совсем иной — многоэтажной, с троллейбусами, с почти по-московски одетыми людьми. И у автобусной станции стояли люди без малейших этнографических признаков. Становилось ясно, что памятной мне деревянной, почти уездной, со следами старого Царевококшайска Йошкар-Олы не осталось. А она была по-своему уютна, как живописны были и сельские марийки в лаптях, передниках и расшитых монетами шымакшах. Правда, нынешняя столица Марий Эл показалась мне тоже уютной и чистой. Но другой.