Придуманный мир

Утром мать, уезжая, как обычно, на работу, опять дала ему задание в тетради, но сын слушал её молча. "Вовка, что с тобой случилось?!" – почти кричала она, а Вовка пытался сказать, но у него ничего не получалось. Так из обычного нормального мальчугана он превратился в заику.

Наступил сентябрь.

В школу Вовку не взяли, так как он не мог выговорить ни одного слова. Накануне отправили его с матерью в районный центр – проходить комиссию, к детским врачам. Врачи порекомендовали учиться в школе-интернате, то есть в спецшколе для немых и глухонемых детей и детей с дефектами речи.

Но мать не хотела отдавать туда своего сына.

Да и соседи, знавшие мать и её сына, тоже не советовали – пусть годик ещё дома посидит, может, речь к нему вернётся.

Так и решили.

За год Вовка так отшлифовал свой почерк, что выписывал буквы – и простые, и заглавные – не хуже своей мамы. Писал и целые слова, даже предложения: "Мама мыла раму", "Мяч упал в реку". Но вот беда: читать он не мог.

Нина Ивановна часто плакала и молила Бога, чтобы речь к Вовке вернулась.

Вскоре она сделала для себя открытие: раз Вовка пишет продиктованные ею слова и даже целые предложения – значит, "в уме" он их проговаривает!

Вот только произнести их не может – подолгу "мычит", заикается, а потом краснеет от стыда и совсем замолкает…

Почти год пролетел незаметно. Ничего не поменялось в жизни Вовки.

Стояло лето 1962 года.

Июль. Жара… Вовка любил что-нибудь делать в своём огороде у дома, где росли на грядках морковка, репа, лук, чеснок, укроп и цветы на клумбе.

Затем шли кусты смородины – и чёрной, и красной. И крыжовник, что поспевал одним из первых и напомнил Вовке по своей форме и окраске арбузы, из-за которых он попал в беду. "Крыжовник – это маленькие арбузики!" – хотелось ему крикнуть, но ничего у него не получалось.

А дальше, после кустов смородины и крыжовника, шли гряды с картошкой. Она уже отцвела и, судя по веткам, обещала хороший урожай.

Потом шёл огороженный участок под сенокос, но он был не разработан. Тут и там виднелись пни от спиленных елей, кусты и заросли иван-чая и дикой малины.

Вот туда и любил ходить Вовка.

Сидел на аккуратно спиленном пеньке и наклонял к себе ветки с ярко-красными бусинками малины, и собирал их губами. Ему казалось, что он чем-то похож в этот момент на маленького медвежонка.

Вовка очень любил быть один, ему и одному никогда не было скучно.

А ещё дальше, за огородом, был смешанный лес с огромными осинами, берёзами и молодыми, набиравшими силу и рост, елями, они спешили придти на смену уже спиленным старым елям.

В лес ходить Вовке не разрешала мама. Он и не ходил далеко, чтобы её не расстраивать. Ходил только дотуда, чтобы было слышно посёлок – лай собак, голоса людей, шум пилорамы.

В лесу он любил собирать грибы, этому его научила мама. Особенно много там было подосиновиков. Иные были похожи на детский стульчик – с огромной красной шляпой и с толстой ногой.

Грибы никогда не росли поодиночке. Если нашёл один, то обязательно рядом ищи другие.

Когда Вовка приносил домой кучу грибов, мать радовалась и огорчалась одновременно.

А Вовка, заикаясь, пытался ей не соврать, а сказать правду – что нашёл их не в огороде, а в лесу, но совсем рядом с огородом – там их много, пойдём вместе. Но сказать он ничего не мог, только заикался.

Мать плакала. А Вовка не понимал, почему она плачет, и пытался успокоить её, обнимая обеими руками и прижимаясь к ней.

Однажды, вдоволь наевшись малины, Вовка сидел на громадном еловом пне в конце своего огорода и задумчиво смотрел на лес, на проснувшиеся от ветра листья осин и берёз, слушал ритмичный шум леса.

Вдруг он увидел на окраине леса старика в длинной белой рубахе, с окладистой седой бородой. Вовке казалось, что он и раньше видел его – у бабушки Нади, в деревне Подол – на иконе. "Точно, он, – решил Вовка, – и с посохом. Это, наверное, Бог ко мне идёт или его какой-нибудь помощник".

Как позднее узнал Вовка, это был старик Григорий из деревни Карныш, что в трёх километрах от Молодёжного.

Старик подошёл к изгороди, спокойно перебрался через неё и ровным шагом направился к дому Вовки. Почти поравнявшись с домом, он увидел застывшего на пне Вовку и подошёл к нему.

У Вовки душа ушла в самые пятки. Он стоял на пне, словно памятник, в каком-то непонятном оцепенении.

Старик подошёл к нему и сказал: "Ну, здравствуй, Вовка. Я – Григорий. Проводи-ка меня к своей маме, Нине Ивановне".

Страх куда-то исчез, а после этих слов и замешательство исчезло, а появилось какое-то озорство. "Сейчас я домой к маме такого приведу, как Бога, и послушаю, чего он ей скажет. Наверное, про отца будут говорить", – подумал он. Но сказать что-либо даже не попытался, а ловко спрыгнул с пня, махнул старцу рукой – мол, следуй за мной, и направился к дому.

Нина Ивановна, знавшая старца Григория, поздоровалась с ним и засуетилась, проводила его в дом, пригласила к столу. Начала рассказывать про Вовкину беду и совсем расплакалась. Вовка ничего не понимал, слушал их разговор и очень жалел свою маму.