Придурок

Дни шли, и Проворов душой совсем размяк, словно забыл о грядущей беде. Он, как всегда на каникулах, подолгу спал, а, просыпаясь, недолго видел над головой блестящий никелем поручень спинки кровати, который верно гипнотизировал его, потому что он опять проваливался во тьму, в которой не было снов. А, может, просто он их не помнил. Но неделя прошла и началась вторая. Это означало, что покой и беспечность подходят к концу, обнажая неминуемое и жестокое. Нужно было настраивать голову, чтобы она взялась, наконец, за дело, взялась разгребать не разгребаемое…

— Тебя что-то беспокоит? — спросила мама.

Вечером Проворов подошёл к отцу.

— Пап, а что такое «Круг»?

— Что это тебе?.. — сказал отец.

Были темы в семье, которые при Петре не обсуждались, в которые его не посвящали — молод, сболтнёт ещё чего… Одно слово: «литератор». Слово «Круг» было из запретных для обсуждения с Петром тем. Он только улавливал иногда его на слух, как еле уловимое и не чёткое произношение чего-то таинственного, что происходило в жизни отца, в жизни Виктора, в жизни мамы. Они были участниками того, во что Петра посвящать не надо было. Не его это дело: «литератор». Молод. Хотя в то же время уже двадцать шесть!.. Может, и можно уже доверять?

Пётр в своё время слово это пропустил: не хотите посвящать, не надо. Но та напряжённая его жизнь в последний месяц перед «каникулами», напряжение ума и памяти, привели к тому, что из лавины всяческих воспоминаний выскочило и это слово: «Круг». Оно было как-то связано с отставкой отца, которая была совершено внезапной, потому что они этот «Круг» сдали заказчику, отец получил в Москве лично из рук министра грамоту, а когда вернулся домой, здесь его уже встретил приказ об увольнении и Охотников Михаил Александрович, который вдруг оказалось, на его место уже давно назначен. Получилось, что заказ он сдавал и грамоту получил, уже давно уволенный с работы.

— Тебя что интересует: система ПВО или то, как меня с работы увольняли?

По-моему, я не шпион.

— То, что не шпион, уверен, но провокации всякие случаются, — и вдруг он рассмеялся, что с ним редко случалось, но что-то очень весёлое пронеслось в голове его.

— Пап, ты что?

— Лет восемь назад врывается ко мне в кабинет слесарь. Павлов Валера. Ещё молодой инструментальщик, в партию его принимать собирались… Да, молодой, но руки у него золотые. Потом уже лекальщиком стал. Так вот, врывается возмущенный, кричит: Алексей Пантелеевич, вы знаете, что у нас творится? Меня Вахрушев (это начальник режима) вызвал и предложил на ребят доносить!.. Меня, кричит, в доносчики! Мы что, при царизме, у нас что, царская охранка? Алексей Пантелеевич, говорит, давайте звоните, куда нужно. Надо меры принимать. Еле уговорил парня. Про режим, про секретность ему рассказывал. Хороший работник, спасать пришлось.

— А про «Круг»?

— Это наша первая противоракетная установка ПВО. — Твоя?

Делал я… Мы. Мы делали, а проектировал Ефремов, его КБ. Они и сейчас кое-что дорабатывают, но готовят новую установку. Она километров на триста доставать будет.

— Так что там произошло? С твоим увольнением.

Отец вдруг провёл ладошкой по его голове, округло как-то, как шар оглаживают, скользнула ладонь по щеке… Может, была это ласка отцовская, которую они оба не помнили в себе?

— Знаешь, ты такой большой, а я тебя всё за малыша считаю. Всё время ловлю себя на слове. Хочу сказать: малыш, ты знаешь… А у тебя вон плешь какая. Скоро мою догонит. Скоро тебя по имя-отчеству называть будут.

— Не поверишь, меня друзья Дедом зовут. Дед, говорят, то, Дед, говорят, это.

— Какой ты Дед? Ты мальчишка совсем. Лысина вот только…

— Так?.. — сказал Пётр, возвращая разговор к «Кругу».

— Да стоит ли говорить? Это прошлое. Да и поймёшь ли? А может, как раз и стоит сказать, чтобы в жизни ко многому готов был.

— У каждого явления, — сказал отец, — есть повод, и есть причинна. И многие как раз повод за причину принимают. Потому что он на поверхности. И о нём говорить можно, а причина — она незримая, её, чтобы увидеть, нужно и ум проявить, да и скрытые знания под рукой иметь. А иногда про причину и сказать ничего нельзя, потому что это или государственный секрет, или столь она абсурдна с точки зрения дела и здравого смысла, что кажется надуманной. Пример: Сараевская история и Первая мировая. Повод совершенно незначительный для такого масштаба трагедии. А причина: корысть. Сырьё, рынки. Передел мира. Это говорить можно: экономика, а вся суть экономики в том, что кому-то больше других хочется. Ты заметил, я сказал, хочется, а не необходимо… А люди гибнут. За Отечество?..

— Только не подумай, что я равняю себя и Первую мировую, — сказал он на всякий случай. Будто Проворову такое в голову придет, слава богу — не дурак.

— Я показываю тебе, что есть у явления причина и есть для него повод, — сказал он.

— Это совершенно разные вещи, — сказал он.

— Лёш, ты такое вступление делаешь… — Томка, помолчи. Не встревай.

— А может ему лучше ничего этого не знать, — сказала мама. — Надо. Пора.