Придворное общество

Некоторые историки понимают свою работу как изучение только индивидов, причем часто индивидов без всякой фигурации — людей, которые в каком-либо смысле совершенно независимы от других людей. Некоторые социологи представляют свою работу как изучение одних фигураций, фигураций без индивидов — обществ или «систем», которые в каком-либо смысле совершенно независимы от отдельных людей. Оба эти представления, как мы видим, вводят в заблуждение. При более внимательном рассмотрении мы обнаруживаем, что эти две специальные науки просто обращают свое внимание на различные слои, или уровни, одного и того же феномена.

Формы взаимосвязи событий на этих уровнях во многом различны. Соответственно, мыслительные категории и исследовательские методы, необходимые для их раскрытия, требуют известной специализации. Но поскольку сами эти уровни абсолютно неотделимы друг от друга, специализация без координации и здесь означает, как то бывает нередко, ложную ориентацию работы исследователей и напрасную трату человеческой энергии.

Стремление к более плодотворной координации работы историков и социологов в настоящее время еще терпит неудачу из-за отсутствия единой теоретической канвы, с которой могли бы соотноситься в своей работе как социологические, так и исторические исследования. Без такой единой теоретической системы координат чрезвычайно легко возникает впечатление, что мы пытаемся свести работу на одном уровне к работе на другом уровне. То, что мы, в порядке введения, сказали здесь о соотношении истории и социологии, представляет собою первый шаг к такой единой теоретической канве исследований. Она в долговременной перспективе предвещает, конечно, значительную переориентацию этих двух не соотнесенных друг с другом специальных дисциплин, но никак не конец специализации наук вообще.

Могут сказать, что исследование, подобное предлагаемому здесь, предполагает лишь ограниченный социологический анализ и потому чрезмерно смещает акценты в сторону принципиальных теоретических проблем. Изначально инициатива его исходила от издателей этой серии, которые — разумеется, не без оснований — чувствовали, что при теперешнем состоянии мышления и знания социологическое изучение прошедшей и потому считающейся «исторической» эпохи требует прояснения отношения между социологическим и историческим исследованиями. Кроме того, оказалось, как, может быть, заметит читатель, весьма полезным запрячь ограниченную эмпирическую работу в одну упряжку с принципиальными теоретическими соображениями. Детали эмпирического исследования можно постичь в гораздо большем богатстве их отношений, если мы видим их теоретическое значение, а теоретические рассуждения можно усвоить лучше, если имеешь под рукой эмпирические данные, к которым они относятся.

Но задача введения ставит относительно узкие границы этим размышлениям о социологии и истории. Стоило бы, без сомнения, сказать о разных типах исторического и социологического исследования в их взаимном отношении. Здесь, однако, пришлось удовлетвориться тем, чтобы выделить некоторые основные проблемы исторической науки, имеющие особенное значение для соотношения ее с проблемами социологии. Разбор их показывает, каким образом и почему социологические исследования переориентируют работу истории в теперешнем ее понимании. Стоит, пожалуй, выделить из этого введения в виде некоторого резюме три пункта, которые важны для более успешного сотрудничества дисциплин и заслуживают более подробного рассмотрения.

16.

Исторические исследования часто страдают от гетерономии оценок. Различение между тем, что представляется исследователю важным в силу ценностной шкалы его собственной эпохи и, особенно, в силу его собственных идеалов, и тем, что важно в контексте самой исследуемой эпохи — например, тем, что стоит выше или ниже в шкале ценностей живших тогда людей, — оказывается часто в высшей степени нечетким. Обычно берет верх обусловленная эпохой личная шкала ценностей историка. Она в значительной степени определяет характер постановки вопросов и отбор исторических свидетельств. Социологическое исследование требует более строгого исключения личных чувств или идеалов исследователя, или, иными словами, большей автономии оценки. В обеих областях исследователи не могут продвигаться вперед в своей работе и застревают в трясине недостоверного, если они некритически прилагают к изучаемой эпохе политические, религиозные и тому подобные мировоззренческие оценки их собственного общества как что-то само собою разумеющееся, вместо того чтобы ориентироваться в отборе и формулировке проблем на специфические связи и, в особенности, специфические шкалы ценностей, присущие самим изучаемым сообществам.