Придворное общество

Но если мы хотим избегнуть теоретической сухости модели, то нужно показать с помощью конкретных исследований и примеров, как функционирует подобный механизм в практике групп, соперничающих за власть; нужно попытаться понаблюдать его непосредственно в работе. Это мы здесь и проделали. Для социологического понимания абсолютизма как рутинизированного типа единоличного господства и для более общего постижения структуры «механизма королевской власти» важно понять, что даже привычные церемонии утреннего и вечернего туалета могли служить королю инструментами господства, и важно также понять — как именно они ему служили. Только углубившись в подобные парадигматические детали, мы получим наглядную картину того, что предварительно было сформулировано теоретически с некоторой степенью точности. Ибо социологические теории, не подтверждающиеся в эмпирической социологической работе, бесполезны. Они едва ли заслуживают статуса теории. Только при обратной привязке их к эмпирии мы сможем, например, лучше понять ту постоянную угрозу, ту вездесущую опасность, которым подвергается власть даже самого могущественного единоличного властителя; только так мы сможем понять и институциональные меры, с помощью которых он и группа его приближенных, часто сами того не осознавая с полной отчетливостью, пытались противостоять этой давящей опасности. Только осознав все это, мы получим возможность прояснить для себя взаимоотношения между позицией, заданной данной конкретной фигурацией, и развивающейся в этой позиции личностью короля. И лишь после этого у нас появится достаточно твердая почва под ногами, чтобы проверить, в какой мере фундированная таким образом модель рутинизированной автократии может способствовать пониманию других общественных феноменов того же или подобного типа — насколько, например, разработанная здесь модель единоличного королевского господства в рамках доиндустриального династического государственного строя может содействовать пониманию диктаторского единоличного господства в рамках индустриального национального государства. До сих пор, как мы знаем, когда представляют картину единоличной власти, внимание обращают прежде всего на личность обладателя позиции абсолютного монарха — именно потому, что в этом случае отдельно взятый человек в силу своей позиции наделен чрезвычайной полнотой власти. В личных чертах характера единоличного властителя ищут — причем довольно часто даже в научных исследованиях — главное, если не вообще единственное объяснение характеру и практике режима. В этом более широком контексте также может оказаться полезной разработка более строгой и точной модели единоличного господства, с помощью которой мы сможем лучше понять, что даже у исключительно могущественной социальной позиции и у той сферы свободы действий, которую предоставляет эта позиция своему обладателю, есть пределы эластичности, которые неизменно дают себя знать, — и мы сможем понять, почему это так. Как и другие общественные позиции, положение единоличного властителя требует исключительно точно выверенной стратегии поведения, если его обладатель хочет надолго сохранить трон за собой — а в случае короля также и за своей семьей. Именно из-за того, что эластичность позиции и заданная ею сфера свободы в принятии решений здесь особенно велики, особенно актуальна оказывается и возможность произвола, промахов, ошибочных решений, которые могут в долгосрочной перспективе привести к ослаблению власти монарха. Нужна почти канатоходческая уверенность и ловкость, чтобы в подобной позиции, при всех искушениях, которые она готовит своему обладателю, каждый раз так направлять свои шаги, чтобы полнота власти, имеющаяся в его распоряжении, не уменьшилась. Только проанализировав развитие и структуру некоторой позиции как таковой, можно получить более ясное представление о том, какую роль в развитии этой позиции и в использовании ее эластичной сферы выбора играют уникальные особенности личности ее обладателя. Только тогда можно будет найти выход из лабиринта гетерономных оценок, в котором довольно часто блуждает дискуссия, пока хвала и хула по адресу личности единоличного властителя заменяют ее участникам объяснение феномена единоличной власти. В этом смысле изучение придворной элиты одного автократического режима тоже может (если только исследователь последовательно стремится к автономии своих оценок) быть полезным — как поддающаяся модификациям модель для дальнейшего изучения соотношения между динамикой позиции и динамикой личности. Применительно к Людовику XIV весьма отчетливо видно, в какой степени он с помощью весьма строгой личной дисциплины согласовывал свои индивидуальные шаги и склонности с условиями позиции короля в смысле сохранения и оптимизации связанных с нею возможностей власти. Что бы ни называли мы «величием» Людовика XIV, соотношение величия власти и личного величия останется неясным, пока мы не примем во внимание согласие или расхождение между индивидуальными склонностями и целями короля и требованиями, предъявляемыми его позицией.

14.