Придворный

Вернемся, однако, в Италию. И здесь нет недостатка в превосходнейших государынях; в Неаполе, например, у нас есть две замечательные королевы{413}; а недавно там же, в Неаполе, умерла королева Венгрии, как вы знаете, замечательная государыня, бывшая вполне под стать своему супругу – непобедимому и славному королю Матвею Корвину{414}. Такова же и герцогиня Изабелла Арагонская{415}, достойная сестра неаполитанского короля Ферранте, которая, словно золото в огне, в превратностях судьбы показала свою доблесть и смелость. Перейдем в Ломбардию: и вот перед вами синьора Изабелла, маркиза Мантуи, для превосходнейших добродетелей которой будет даже обидой, если говорить о них так сдержанно, как вынужден будет любой, кто захочет говорить о ней в этом месте{416}. Я сожалею также, что никто из вас{417} не знал ее сестру, герцогиню Миланскую Беатриче{418}, а иначе никогда не сомневались бы в силе ума женщины. А высокие достоинства их матери Элеоноры Арагонской, герцогини Феррары{419}, свидетельствовали не только о том, что она истинная дочь короля, но и что она заслуживала быть королевой государства куда большего, чем то, которым обладали ее предки. А насчет другой скажу – много ли известно вам на свете мужчин, которые выдержали болезненные удары судьбы так невозмутимо, как королева Неаполя Изабелла?{420} Пережившая потерю королевства, изгнание и смерть мужа, короля Федерико, и двоих детей, плен своего первенца, герцога Калабрийского, она и теперь держит себя истинной королевой и так переносит тяготы прискорбной бедности, что каждый может убедиться: с переменой судьбы она не утратила своего достоинства. Не говоря уже о других бесчисленных знатных синьорах и даже о женщинах низкого положения – как, например, о многих женщинах Пизы{421}, которые в защите их родного города против флорентийцев явили такую высокую отвагу, такое презрение к смерти, на какое способны разве что самые неустрашимые духом люди на свете, и иные из них даже были прославлены знаменитыми поэтами.

Мог бы я упомянуть и об иных, достигших совершенства в литературе, в музыке, в живописи, в скульптуре; но не хочу продолжать называть такие примеры, которые и без того всем вам хорошо известны. Достаточно того, что, если вы сами поразмыслите о женщинах, которых знаете, вам нетрудно будет осознать, что большинство из них достоинством и заслугами не ниже, чем их отцы, братья и мужья, и что многие из них были причиной блага для мужчин и зачастую исправляли их ошибки.

А если нет сейчас на свете тех великих цариц, что шли покорять далекие страны и воздвигали величественные здания, пирамиды и города – как Томирис, царица скифская{422}, Артемизия{423}, Зенобия{424}, Семирамида{425} и Клеопатра{426}, так нет теперь и мужчин, подобных Цезарю, Александру, Сципиону, Лукуллу и тем славным римским императорам.

XXXVII

– Да уж не говорите! – со смехом возразил Фризио. – Нынче сколько угодно женщин вроде Клеопатры и Семирамиды; и пусть нет у них стольких царств, войск и сокровищ, зато хватает желания подражать этим царицам в наслаждениях, в том, чтобы сверх всякой возможности угождать своим похотям.

– Вам, Фризио, прямо-таки нравится нарушать границы, – сказал Маньифико. – Только в наши времена на несколько Клеопатр приходится несметное число Сарданапалов{427}, а это куда хуже.

– Сравнение ваше не годится, – поспешил на помощь союзнику синьор Гаспаро. – Не надо думать, что мужчины невоздержностью превосходят женщин. А если бы даже и было так, то не было бы хуже, ибо невоздержность женщин порождает безмерные беды, которых не бывает от невоздержности мужчин. И потому обычай, как вчера говорилось, предусмотрительно позволил женщинам иметь недостаток в остальном, чтобы они всеми силами могли поддерживать одну эту добродетель чистоты, без которой неясно будет, чьи дети, и распадутся узы, скрепляющие мир кровным родством и естественной любовью каждого к тому, кого он произвел. Потому-то женщинам строже возбраняется распущенность, чем мужчинам, которые не вынашивают детей по девять месяцев в утробе.

XXXVIII

– Нет, поистине блестящие аргументы! – воскликнул Маньифико. – Удивляюсь, как вы еще в книгу их не записали. Но объясните мне, будьте любезны, почему распутство мужчинам не вменяется в такой же степени в порок, как женщинам, раз уж они, как по природе более способные к добродетели и обладающие бо́льшими достоинствами, легче могут хранить эту добродетель воздержания. Будь они сами воздержны, тогда и не возникало бы сомнений, чьи дети. Допустим даже, что женщины более похотливы; но они не смогли бы рожать сами от себя, без участия мужчин, если бы мужчины, как более воздержные, не стали бы удовлетворять их похотливость.