Придворный

«…Беда, если люди низших классов становятся Кастильоне на дороге. Тогда он делается свирепо-безжалостным, несмотря на всю утонченность и изящество… Человек, который требует казни или мучительного наказания за такой вздор, который не только не стыдится признаваться в этом, но даже ставит себе это в заслугу, должен обладать совершенно особенной психологией. Услужить своему государю хотя бы в пустяке – вот единственная забота, достойная хорошего слуги. Если при этом должен погибнуть какой-то маленький человек, вся вина которого в том, что он оказался недостаточно проворен или просто зазевался, тем хуже для него. Жизнь какого-то солдата – разве стоит о ней разговаривать!»[48]

Заметную неловкость испытывает и английская исследовательница Джулия Картрайт, которой этот эпизод представляется весьма дисгармонирующим со всем, что известно о характере и нравственных качествах Кастильоне[49].

Выскажем собственные соображения. Весной 1521 года в папской канцелярии обсуждался вопрос о назначении маркиза Федерико Гонзага на пост генерал-капитана Церкви. Папа Лев сам предложил Федерико этот пост полугодом раньше, но через некоторое время назначение повисло в воздухе. Причина была в том, что жест папы вызвал крайнее недовольство французского посла в Ватикане. Со времен достопамятного итальянского похода 1499 года, когда отец Федерико, маркиз Франческо, отдал себя под власть Людовика XII, французские короли считали Мантую своим союзником и в нужных случаях напоминали об этом ее государям. Получая сведения о том, как папа постепенно сближается с императором Карлом, главным врагом Франции, король Франциск I совсем не желал, чтобы маркиз Мантуи был связан с папой какими-то дополнительными военными и денежными обязательствами (должность генерал-капитана щедро оплачивалась), и через своего посла открыто требовал от Льва Х отозвать свое предложение. О том же старались, выполняя волю патрона, многочисленные агенты французского влияния среди кардиналов и чиновников Ватикана.

То, что могло показаться глупой случайностью, вероятнее всего, представляло собой провокацию с целью поссорить маркиза Федерико с папой. Неистовое самолюбие мужчин из рода Гонзага было хорошо известно. Происшествие, помимо всего прочего, било по репутации маркиза как обладателя лучшего конного завода в Италии, чьи лошади породой и выучкой ценились по всей Европе. Рассчитывали на скандал: или что маркиз напишет папе яростное письмо, или что кто-то из его вассалов (в данном случае, например, сам Кастильоне), негодуя об оскорблении, нанесенном государю, бросится на виновника с обнаженным мечом – и, как следствие, окажется запятнанным в глазах папы. Кастильоне, к его чести, не перешел грань. Но теперь надо было успокоить маркиза, который действительно мог в приступе гнева разрушить труды своего посла по долгому и кропотливому выстраиванию отношений между Мантуей и Святым престолом. Кастильоне, некогда сам испытавший на себе мстительность маркиза Франческо, знал, что гнев государя надо смягчать постепенно и исподволь. Это он и проделывает в письме его сыну с большим искусством, постепенно опуская планку жестоких требований, которые он якобы предъявил: 1) повесить, 2) послать на галеры и, наконец, 3) дать просто «какое-то» наказание, вплоть до самого легкого. Скорее всего, с лучником и ограничились легким или формальным наказанием, заплатив и за услугу, и за терпение. Кастильоне окончательно смиряет маркиза, уверив, будто все зрители единодушно отдали первенство мантуанскому наезднику. Остается отметить, что в своем письме граф воздерживается от оценок действий высоких лиц (тех же судей) и не выдвигает каких-то версий относительно мотивов их поведения, не поддерживая в государе подозрительности или обиды, но, напротив, пытаясь отвести мысль о подстроенной против него интриге.

Итак, перед нами не саморазоблачение «свирепо-безжалостного помещика», по Дживелегову, а пример той тщательной осмотрительности, какую Кастильоне неизменно рекомендует придворному в отношениях с государем.

* * *

Союзный договор между папой и императором, направленный против Франции, был наконец заключен в конце июня 1521 года. В августе к нему присоединился и английский король Генрих VIII. В ноябре папская армия под командованием маркиза Федерико Гонзага изгнала французов из Милана. Но ночью с 1 на 2 декабря Лев Х скоропостижно скончался, и через несколько часов Кастильоне мог написать своему государю: «Так фортуна делает все, что хочет, с нами, бедными смертными, и Господь Бог наш сокрушает человеческие планы, как считает нужным».