Приеду к обеду. Мои истории с моей географией

Город разделился на темные и светлые силы. Так длилось всю ночь. Но светлый маг Эл Эктрик достал из своего кожаного поскрипывающего сундука древнюю книгу света (вообще-то, это была книга Светы, которую притащили его предки, переселенцы из Европы, но об этом пока никто не знал), раскрыл ее на нужной странице, провел древний ритуал с приседаниями и кряхтением и дал свет. Горожане приняли свет с удовольствием, пожали Элу шершавую ладонь и отпустили в бар.

#######

Ну и настала пора делать из Америки ноги, хорошего понемножку. Стою в гостинице в очереди у стойки, чтобы распечатать обратные билеты, наблюдаю прелестную картину. Передо мной англичанин. Приятный такой, застегнутый на все свои английские пуговицы в прямом, и в переносном смысле, высокий блондин с голубыми глазами, ну вы понимаете. Воркуют они с менеджером, с такой рыхлой, крупной, улыбчиво-сисястой чернокожей тетенькой, словно вышедшей из фильма «Унесенные ветром». Та слушает его, глазки закатывает, радостно кивает ожившими шейными позвонками, припрятанными под толстенным слоем сала, и уже их радости нет предела, и обсудили всё – и шикарную нью-йоркскую погоду, редкую в этот сезон, и Женщину Свободы, и Гиннес с Хайникеном, и рецепт яблочного пирога из Атланты, и пора уже отчаливать, как под финал он спохватывается и просит зарезервировать столик в ресторане на его имя на две персоны, ему с женой. И диктует по буквам свою фамилию. Пауза.

С первого раза она ему, видимо, не поверила, настолько эта фамилия во всем совпала с ее обладателем: John T-o-o-g-o-o-d…, в переводе, видимо, Слишкомхорошевый….

Она выбрала самый свой козырный взгляд, чтобы одарить его, они снова наобменялись улыбками, мило пошутили, потом он добавил, понизив голос, что и на самом деле ничего себе и кем бы он стал без такой фамилии, неизвестно…

И, представляете, наконец ушел… А следом со своей фамилией подошла я…

И снова Москва

Решила спустя долгое время пойти «к себе», во двор на Поварской. Вот просто решила и всё. Раньше не тянуло. А однажды захотелось почему-то как-то поособенному закончить один важный для меня день. Погода была волшебная, снег падал с неба такой… ну как бы вам объяснить… как если б вдруг случился июнь и сверху повалились бы одуванчиковы головки, и не по отдельному парашютику, а целиковые. Двор мой стоял торжественный, словно знал, что я приду, и готовился заранее. Толстого почти не было видно под сугробом. И что странно – раньше он представлялся мне огромным, а сейчас сидел невзрачный такой старикан вполне человеческого роста, ну ладно, чуть больше, но совсем не гигант, как когда-то в детстве мне представлялось. Вечерний двор казался какой-то неуклюжей театральной декорацией – фонари загадочно освещали его с улицы, свет отражался от снега и было ощущение, что весь двор светится изнутри, из-под снега… Я вдруг представила, что в это мгновение перенеслась на много-много лет назад, бывает же такой прием в кино, и вот увидела прабабу Полю со своими товарками у входа в подвал, сидят они, значит, как всегда, обсуждают что-то важное и значительное, видимо, давление. Тарас, дворник наш, снег чистит у катка, в середине двора ж каток зимами был. А на катке кругами и чуть неловко скользят парами бабушка, Лидка моя, с Борисом, дедом, брат ее Ароша со своей бледной и чахлой Валентиной, обувщик дядя Миша с представительной соседкой Сусанной Николаевной, даже молодые мама с папой, все в одном времени и приблизительно одного возраста. Какие-то счастливые, как на параде, разгоряченные, пышут паром, смеются и с лязгом разгоняются, оставляя на льду белые искрящиеся следы. А потом еще круг по катку, и уже какие-то незнакомые улыбающиеся пары, чужие лица, видимо, те, кто когда-то здесь тоже жил… Всё наворачивают и наворачивают круги, всё быстрее и увереннее, но мимо, мимо, мимо…. У кого-то из окна звучит музыка – какая, я почти не слышу, но угадываю, и она очень подходит этому водовороту:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.

Все выше, и выше, и выше

Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.

Бросая ввысь свой аппарат послушный

Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!

Наш острый взгляд пронзает каждый атом,

Наш каждый нерв решимостью одет;
И, верьте нам, на каждый ультиматум
Воздушный флот сумеет дать ответ…